— А вы — нет? — отозвался тот и вдруг, поморщившись, добавил с досадой:- Знаете, капитан, здесь уже дышать нечем! Дикая природа — куда ни глянь, а я вынужден дышать этим табачищем. Хуже некуда! Вы же прекрасно знаете, как это вредно… О вреде табака с детских лет твердят. А в общественных местах курение уголовно наказуемо… А на Ниобе даже с конфискацией…
— Как видите, эта привычка вредит только мне! — усмехнулся Ламберт, чиркая за-жигалкой.
— Вы ждёте второго? — Капитан кивнул в ответ, выпуская струю дыма в потолок. — А как же завтрак? Мы и так уже потеряли столько времени…
— Ничего, пообедаем с аппетитом. — Ламберт небрежно повёл плечом. В правой руке, у самого лица, он держал сигарету, а левой рукой поддерживал правую под локоть, стоял, опираясь о стол. Ли вздохнул в ответ, но к этой теме больше не воз-вратился, заговорил о другом:
— Не знаю, был ли в тот день вылет наших самолётов, сейчас это проверить слож-но, но в остальном рассказ парня довольно правдоподобен.
Кто он там у нас? — взглянул в лист, — Рядовой Барклиф… Редкая фамилия. Хотя, нет! Я однажды слышал про одного Барклифа, нашего, сионийца… Из генералите-тета. Но тот полковник из нашего Отдела… Интересно-интересно, а они, случаем, не родня? — Он захихикал себе под нос довольно, словно сам развеселился или понял нелепость собственных мыслей. Глянул на капитана, слышал тот или нет. Но Лам-берт стоял неподвижно, погрузившись в собственные размышления, даже про по-тухшую сигарету в руке забыл. — Вы сомневаетесь, капитан? — угадал Ли и сразу на-хмурился, посерьёзнел.
— Я бы не сомневался, возможно, если б не было того упрямца, — ответил Ламберт, продолжая глядеть куда-то в сторону отвлечённым взглядом. Он хоть и ответил на вопрос, но сам в это время продолжал обдумывать что-то важное. Коротким взма-хом руки попросил не отвлекать и вдруг спросил сам:- Вы, лейтенант, по долгу своей службы много кого должны были допрашивать. У вас должен быть богатый опыт. Так неужели вас ничто не смущает? Не беспокоит?
— Вообще-то, если честно, это не по моей специальности. Я выполнял всегда толь-ко секретарскую работу. Вы же сами знаете, — Ли неприятно было признаваться в своей неопытности, да и самому ему его профессия мало нравилась. Он не любил копаться с бумагами. Мечтал о чём-то более интересном, захватывающем, о том, о чем приятно будет вспомнить самому и другим рассказать.
А тут, когда понадобился штабной специалист из Отдела, он вызвался сразу, доб-ровольцем, хоть и знал, что придётся с простыми солдатами тащиться невесть куда, по сырым, раскисшим джунглям, ловить диверсантов и расследовать их деятель-ность на месте, не теряя оперативного времени.
Но и тут опять пришлось заполнять анкеты, строчить рапорты, приказы, ещё ка-кие-то документы. Скука, конечно, но лишь в этом деле Ли и разбирался хорошо, знал, что и как заполняется, где в какой графе расписываться нужно, чтоб потом все эти бумаги имели силу документа. Каждому своё!
А этот капитан, будто специально, делает всё, чтоб подчеркнуть свою собствен-ную опытность, мастерство, знания.
— Если б вы были дезертиром, — всего лишь дезертиром! — вы бы отпирались так упорно? — перефразировал свой вопрос Ламберт. — Тот-то, первый, молчит с за-видным упорством… Что ему скрывать? Чего бояться? Мы никогда не выдадим дезертиров своим врагам, и расстреливать их тоже ни к чему.
— Вы думаете, кто-то из них может врать? — начал наконец понимать Ли.
— Не может, а уже врёт! И мастерски! — Ламберт ухмыльнулся. — Или же наш хромой друг знает то, что не известно второму.
— Всё бы ничего, но я не пойму, имеют ли эти двое хоть какое-то отношение к основной группе? Ради которой, мы, собственно, здесь и находимся.
— А вы их об этом лучше сами спросите! — Ламберт рассмеялся, но замолчал сразу же, как только в комнату ввели другого пленного.
Так оно и продолжалось. А время уже перевалило далеко за полдень. Капитан психовал, бушевал, кричал, пускал в ход кулаки, а лейтенант Ли откровенно скучал и, проголодавшись, думал только об одном: о еде.
Уже к обеду они знали в мельчайших подробностях о налёте на базу во время учений (тут уж Джейку и придумывать ничего не пришлось, он скрыл лишь кое-что); знали и представляли каждый пройденный ими километр джунглей и пред-ставляли так, словно сами были вместе с ними. Джейк тянул время, а так как все его рассказы слушали почти не перебивая, ему приходилось пускать в ход весь свой талант и гвардейскую выучку: он врал, изворачивался, намеренно запутывался и повторял тогда целые эпизоды, чем выводил Ли из себя. Говорил много и долго, с чувствами совершенно неподдельными, не поверить ему было невозможно. Много добавлял, вспоминал и пересказывал, толково и обстоятельно отвечал на редкие уточняющие вопросы капитана, которые тот с трудом умудрялся вставлять в этот бесконечный, изматывающий всех рассказ.
Как вёл себя Алмаар, Джейк не знал, но догадывался и радовался каждый раз, переступая порог, когда видел сверкающие ненавистью глаза капитана, его стисну-тые кулаки, и лицо второго офицера, играющего желваками.
Просто каждый из них защищался и спасал себя так, как умел. Цель-то была одна, хоть и шли они к ней разными путями.
Это могло продолжаться бесконечно, и даже Ламберт (жуткий упрямец, решив-ший-таки переупрямить пленников и дождаться, когда один из них "проколется" и выдаст не себя, так товарища) сдался и сделал то, что должен был сделать давно, ещё в самом начале допроса. Он решил блефовать!
Янис — в который раз за этот день? — устроился на табуретке, стиснув зубы до звона в ушах, осторожно вытянул ногу, расслабился, как мог, опустил плечи и глаза прикрыл. Сейчас он слушал только свою боль: болела сломанная кость, болела не-выносимо, хоть криком кричи; на фоне этой боли простреленная рука почти не чув-ствовалась, о ней Янис даже не думал — пустяк, можно и потерпеть!
И капитан этот глаза мозолил, слонялся вперёд-назад с крайне задумчивым видом и, проходя мимо, постукивал костяшками согнутых пальцев по полированной крышке стола. Развернулся вдруг на месте, и взгляд его упёрся пленному в лицо. Но Яниса, украдкой следившего за сионийцем, не смутил этот упорный, разглядываю-щий, изучающий взгляд, он даже улыбнулся, насмешливо щуря глаза. Улыбка эта бросала вызов, дерзкий при его-то положении, но Ламберт подумал, мысленно от-вечая на этот вызов: "Глупец! Сколько же в тебе этого глупого, неразумного упрям-ства! Но ничем оно, это упрямство, тебе не поможет. Скажешь ты что-нибудь или упрёшься — не главное! Я же ведь только выбираю одного из вас, одного из двоих… Одного для инъекции… Того, кто знает больше. Того, кто лидер в вашей компании. Если он, конечно, есть, этот лидер… На кого из вас сделать ставку, чтоб потом не пожалеть о потраченном времени и силах?
