Вот ты: от тебя ни слова пока не удалось выколотить, хотя… Если б я только за-хотел, куда бы ты делся? Но какой смысл вас калечить? Один так и так пригодится потом для инъекции. Вот он и ответит на все вопросы, на все интересующие нас вопросы…"
— Ну, надумал что дельное? — Ламберт улыбнулся довольно дружелюбно.
— Я уже давно вам всё сказал, капитан. Больше мне добавить нечего, — Пленный раз десятый за день повторил всё те же слова, но сейчас он был уже настолько устав-шим и измотанным, что отвечал равнодушным бесцветным голосом. Эта катавасия с постоянными "Увести!" — "Привести!" кого угодно уже вывела бы, а когда ещё и нога сломана — и подавно.
— Зря упираешься, — Он снова заходил по комнате, убрав руки за спину. Заботливый и сочувствующий голос настораживал, и Янис ждал продолжения. До этого сиони-ец не был так терпелив и сдержан: чуть что не так: не то слово, резкий голос, затя-нувшееся молчание, протестующий или насмешливый взгляд — и тогда только успе-вай огребать по счёту и без сдачи.
Как же угнетала Яниса такая беспомощность! Она давила на него сильнее, чем боль, больше, чем усталость. Если бы не наручники, он бы вцепился этому типу в горло, только бы пальцы на шее сомкнуть, а там, пусть, что хотят, то и делают, им его не оторвать.
Как же он ненавидел этого человека! Только эта ненависть и питала его силы, увеличивала жажду противоречия, отчаянного, упрямого упорства. Янис даже на смерть был готов. Выводить этих людей, пока не прибьют. Пусть! На что другое ещё надеяться? В его-то положении! Да и Тайлеру в глаза смотреть не придётся. Янис опять подвёл их всех, а Тайлера особенно. И зачем он вернулся? От излишне-го благородства? Неужели такие ещё бывают в этой жизни?
— А вот твой друг оказался куда сговорчивее, — При этих словах Янис всё же не удержался от вздоха сквозь стиснутые зубы. Он потому и показался всем настолько громким, что оба сионийца глянули в одну сторону.
"Предал! Предал! Предал! — громко забилась в висках кровь, и в глазах потемнело. Комната, стол и бревенчатые стены поплыли, удаляясь, расплываясь в розовом ту-мане, и все мысли в голове смешались, разлетелись кусочками, обрывками: "Рас-сказал! Что он мог рассказать?! Он — гвардеец! Неужели, испугался, струсил? Боли испугался? Сволочь! Я же уверен был в тебе… Как в себе самом…"
Он заставил себя шевельнуть пальцами больной ноги. Против воли заставил! Ни-чего из этого не вышло, но боль была адской, отрезвляющей, как ледяной душ, воз-вращающей в реальный мир.
А эти двое во все глаза пялились, глаз с лица не сводили. Интересно, что они хо-тели увидеть? Или услышать? Нет уж, от меня вам ничего не узнать!
— Ты зря упорствуешь. Он уже и так рассказал всё. Всё про вас, и про тебя, в част-ности, — продолжал Ламберт, довольный произведённым эффектом. Однако сдал этот парень, и сильно. Я и не ожидал от тебя такой слабости, весь день ты прекрас-но держался… Ни слова, ни одной ошибочки! А здесь дрогнул, выдал себя. Нервы-то и у тебя не стальные… Вот только для лидера ты не так силён, и довольно предсказуем. Я даже могу угадать, о чём ты сейчас думаешь, весь ход твоих мыс-лей… Как судорожно пытаешься ты хоть за что-то зацепиться, успеть что-нибудь придумать, какое-нибудь объяснение, чтобы выложить его нам. Придумываешь и боишься ошибиться, а вдруг твой дружок рассказал совсем не ту историю, которую сейчас лихорадочно пытаешься придумать ты…
Слабаки! Какие же вы оба слабаки! Даже сговориться заранее не смогли. И дове-рия у вас друг к другу нет ни капельки! И не друзья вы, совсем не друзья! Хоть и вернулся один на выручку. Может быть, по приказу вернулся, подчинялись же вы кому-то, какому-то командиру в своей группе…
Но Ламберт всё же ошибался в своих догадках. Нет, совсем не о спасении думал Янис, сейчас он вообще ни о чём не думал, кроме одного: только бы Тайлера уви-деть, предателя. Сволочь эту… Он и сам ещё не знал, что бы он мог сделать, встреться они один на один, но ярость и ненависть, теснившиеся в груди, требовали выхода.
А сам же Янис был внешне спокоен и как прежде вызывающе нагл. Прежний Янис. Такой же, как всегда, знакомый всем, кто его знал по жизни, если был знаком хоть немного.
— Да что вы знаете? — Янис повёл плечами, пытаясь хоть как-то расшевелить затёк-шие до бесчувствия руки. — Что вы вообще можете знать? Если б вы всю правду знали, вам бы уже не до меня было. У вас бы дела поважнее появились…
— А куда нам спешить, молодой человек? — заговорил тот офицер, что всё время сидел за столом. — Мы-то на своей земле…
— Ваша земля на Сионе! — выкрикнул вдруг Янис с такой злостью, какой от него никто не ожидал. Да он и сам краем сознания чувствовал, что теряет контроль над собой, над своими чувствами, и говорит совсем не то и не к месту, а это вырывались наружу ярость и отчаяние. Отчаяние за безысходность собственного положения, за то, что его жизнь опять была подчинена кому-то, и не просто кому-то, а сионийцам. А их-то Янис ненавидел всем сердцем, ненавидел за начатую войну, за возникшие перемены и вообще за всё, что с ним происходило.
— Вы — потомки "у́рок" и всякого сброда, всех тех, от кого отказалось наше обще-ство! — продолжал он, глядя офицеру в глаза, видя в них растерянность и удивление. — И сейчас, как истинные дети своих отцов, вы готовы залить эту землю кровью, по-тому что другого способа решать свои проблемы вы не видите и не знаете!
Жалко всё-таки, что когда-то давно вам позволили назвать себя государством. Демократическим государством! Это же насмешка, издевательство! — Он рассмеялся холодным неприятным, почти истеричным смехом, рассмеялся этому сионийцу в лицо, в глаза, в эти ошалевшие широкораспахнутые глаза, наполненные изумлени-ем. — Да любой из вас в десять раз хуже меня! Хуже! Потому что все вы — дети пре-ступников и изгоев! Потому что вы… — договорить ему не дали: Ламберт, стоявший у него за спиной, и на этот раз не растерялся. Ладонь его выброшенной вперёд руки легла пленному ниобианину на шею и на затылок — резкий толчок вперёд и вниз — и мальчишка этот разговорчивый ударился лицом о стол.
Сообразил быстро, вывернулся из-под руки, выпрямился и главное — заткнулся. Чуть повернул голову, пытаясь посмотреть назад, на капитана, но тот, проходя впе-рёд, прикрикнул:
— Сидеть!
Но ниобианин, медленно поворачивая голову, проводил его глазами, пылающим ненавидящим взглядом. Из рассечённого лба от виска по скуле на щеку стекала тоненькая струйка крови, и, когда добралась до подбородка, пленный, наконец, отвёл взгляд, тиранул щекой о расстёгнутый ворот комбинезона на левом плече.
Сидел, глядя на вздрагивающую на сквозняке штору, отделяющую кровать, и никого больше не замечал, но твёрдо сжатые губы и чуть суженые глаза выдавали хорошо скрываемую ярость. Да, от такого больше ничего не добиться. Он сорвался раз и больше такой ошибки не допустит, не позволит себе. Но Ламберт понял дру-гое, чему он был особенно рад: дезертирство — это всё глупости! Не похож этот тип на дезертира. Нисколько не похож! Ни страха, ни слабости, ни малодушия! И знает он куда больше, а всё остальное — чушь! Конечно, пока он злится, разговорить его было бы легче. Придави только — и сболтнёт что-нибудь. Нервишки-то разболтан-ные, хоть и держался вначале неплохо. Да, момент терять не охота, но и терпеть эту насмешку и презрение в его глазах уже надоело. Измотали тебя эти ребятки, изму-чили изрядно своими выходками, да ещё на ногах с утра, без завтрака, без обеда, без отдыха. Но ничего: развязка уже близко! Какие-то несколько минут. Сейчас бы только глаза того вруна увидеть! Что он нам скажет?
