— и всегда Малыш Ку отвечал ему любезно, без запинки.
— Приближаемся к цели, Малыш. Быстро продвигаемся вперед. Вот сегодня прошли почти пятьдесят миль. Как тебе это нравится?
— Хорошо, — неунывающе отвечало мертвое лицо.
— А завтра, возможно, пройдем сто. Под этим сияющим голубым солнцем. Оно меня пытается все время сжечь, но я ему не дамся. Вонзает свои лучи прямо в мозги и заставляет: «Падай, ну, падай же, будь ты проклят!», но я держусь, не падаю, слышишь? Ты имеешь дело с Биллом Молитом. Я плевать хотел на это голубое солнце. — И он плевал, чтобы Малыш Ку замирал от восхищения. — Уже на следующей неделе мы дойдем до купола. Там обязательно сделают новые ноги для Сэмми. А через месяц будем лететь к Земле. — Он ликующе фыркал. — И к рождеству мы дома, а?
— Разумеется! — как и положено, с восторгом отвечал Малыш Ку.
— А Фини получит говяжью кость, — добавлял Молит, обращаясь к собаке. — Как ты на это смотришь?
— Умираю от нетерпения, — отвечал Фини, и мчался вперед.
Как же здорово иметь настоящих друзей, без них было бы невообразимо одиноко.
Слышать, как они с тобой разговаривают — они и тот голос, который все звал, звал…
Сегодня он свернул на восток. Компас лежал там, где он его выронил два дня назад — под изумительной красоты орхидеей, издававшей едкий зловонный запах. Он уже не отличал востока от запада, севера от юга, кружа бессмысленно по джунглям. Его могучее тело продолжало идти, как заведенный механизм, который не мог остановиться до того момента, пока не раскрутится пружина. Все это время преданный Фини бежал впереди него на расстоянии прыжка, помогая днем обходить ямы-ловушки, а ночью — стерег его.
Под палящими лучами солнца лицо его стало кирпично-красным, испещренным глубокими морщинами, черными от пыли и от пота. Свалявшиеся нечесаные волосы торчали в разные стороны, борода клочьями свисала на грудь. Безумные глаза, налитые кровью, постоянно слезились, но тело продолжало идти с упорством робота.
Временами он начинал палить из пистолета, кое-как прицелившись в то место, где появлялись какие-то животные, не нападавшие на него из-за громких выстрелов, так как не выносили громких звуков. Иногда он стрелял по воображаемым чудовищам. Отдыхая, не забывал мило побеседовать с Малышом Ку и Фини, всегда отвечавшими на его блестящие остроты.
При всем этом он никогда не забывал покормить собаку даже тогда, когда, увлекшись разговором с двумя своими собеседниками, забывал поесть сам.
Блуждая по джунглям, он неожиданно вышел к крайнему отрогу горной цепи. Теперь он тащился по голым скалам, и ничто не защищало его от испепеляющих лучей висевшего в небе огненного шара.
Кто-то, заменивший ему разум, заставлял его подниматься все выше и выше. Он разбил в кровь руки, цепляясь за острые выступы скал, бесконечно падая в поднимаясь. «Попробуй-ка выбраться из ущелья. Старик сказал, что «Стар Куин» уходит в небо. Кто говорит, что Билл Молит в числе погибших? Выше, выше!»
Миля, ярд, дюйм, все равно сколько там — вверх. Затем отдых и беседа. Еще миля, ярд, дюйм вверх. Дышать с каждым шагом становилось все труднее. Зрение почему-то не фокусировалось, и бывало, что поверхность, по которой он шел, то неожиданно вздымалась перед его глазами, то становилась абсолютно плоской, и он спотыкался, застигнутый врасплох.
Его левое плечо оттягивали книзу две костлявые руки и что-то темное, издавая надоедающие звуки, вертелось у его разбитых ног. Тишина пропала вместе с сознанием. Звуки теперь неслись со всех сторон: с пылающего неба, снизу, из глубин его существа, — разрушая незыблемую тишину этого мира, сменившуюся адской какофонией.
Голова его разрывалась от визга и лая, доносившихся из-под уставших ног, от пульсирующего «уйоум-уйоум», которое раздавалось с какой-то неведомой точки вблизи огнедышащего светила. А голос гремевший громом в его душе так, что он смог наконец разобрать слова.
ПРИДИТЕ КО МНЕ, ВСЕ ТРУЖДАЮЩИЕСЯ И ОБРЕМЕНЕННЫЕ…
Плевать он хотел на этот голос. Он и прежде не прислушивался к нему. Может, он существует, может нет. Но голос произнес одно слово, заинтересовавшее его. Одно-единственное слово.
«Все», — сказал голос.
Он никого не отметил особо.
Никому не отдал предпочтения.
Он сказал: «Все».
«Точно!» — мысленно согласился Молит, и упал головой вперед, как сраженный ударом бык, распростершись среди раскаленных скал. Маленькое существо, скуля, принялось лизать его лицо, а голубое солнце продолжало нещадно выжигать почву чужой планеты.
«Уйоум-уйоум» покинул небосклон и снизился над вершинами, выбросив на тонкой нити нечто, похожее на большого паука, из которого уже на поверхности планеты вышли два человека, одетых в тускло-коричневую униформу. Дышали они через миниатюрные фильтры.
Фини с радостным лаем прыгнул на первого из них, виляя обрубком хвоста. Человек поднял Фини на руки, потрепал за уши и ласково погладил по спине.
Второй подошел к телам, потом вернулся к болтающейся нити и заговорил в микрофон:
— Эл, ты не ошибся. Их действительно двое — один парень тащил на себе другого. — После непродолжительной паузы: — Они могли тут появиться только с той спасательной шлюпки. Жаль, что они не остались там, ведь мы засекли ее, когда она спускалась на поверхность планеты.
— Но мы ее искали десять дней, — донесся голос пилота. — Столько ждать никто бы не смог. Все равно ушли бы в джунгли. — Повременив, добавил: — Я свяжусь с куполом — пусть патруль прочешет весь путь от космошлюпки. Если выжил кто-нибудь еще, то прячется где-то по этому маршруту.
— Кто-нибудь еще? Эти двое мертвее мертвых. Жива только собака.
— Проверить не мешает.
— Смотри сам.
Отойдя от микрофона, говоривший подошел к своему напарнику.
— Этот исполин скончался совсем недавно, — сказал тот. — Удивительно, как ему удалось сюда добраться. Нам не хватило нескольких минут, чтобы застать его в живых. А другой мертв не менее пяти дней.
— Зачем тащить не себе труп?
— Кто его знает. Может, он был его лучшим другом.
— Ты спятил. Кто? Этот китаеза?
Никогда в жизни ничто на заставило его услышать голос, тот голос.
«Все», — говорит он.
Homo nostpaca (лат) — человек, сотворивший нас.
