То, что наконец подкатило к платформе, вернуло Бенджамина к жизни — к той жизни, которой живут в страшном сне.
Ибо, рассуждал он позднее, когда к нему вернулась способность соображать, мог ли он рассматривать этот “поезд” иначе, нежели как некий фантастический кошмар?
Котел паровоза был смят, его бока раздались в стороны и нависали над колесами. Паровозная труба вытянулась и раздвоилась, и ее обвивали теперь немыслимо вытянувшиеся буфера. На месте будки был корявый, сгнивший внутри эвкалиптовый пень, шишковатый, трухлявый и мшистый. Предохранительная решетка скрывалась под кучей прелых листьев, на которой восседал черный кот с фосфоресцирующими глазами.
Из будки на Бена таращились Шед и его кочегар. Это были два сморщенных тщедушных старичка — похоже, таких деревенщин, что в паровозную будку им и соваться было нечего, разве только в эту вот выдуманную ведьмами.
Взгляд Бена переметнулся к хвосту поезда; но непонятное отсутствие там кондуктора Рока Имдарна его уже ничуть не удивило. Взглядом затравленного зверя Бен снова посмотрел на локомотив.
Из локомотива шел пар, он тяжело дышал и, казалось, потел. Силы его вовсе не были на исходе — напротив, впечатление было такое, что он может двигаться без конца. Исходившие от него серные и аммиачные испарения наводили на мысль, что двадцать шестой побывал в плену у ведьм и стоял в их логове возле котлов, в которых варились их зелья.
На эту мысль наводил не только вид паровоза, но и вид вагонов. Если каждый второй вагон оставался таким, каким он должен быть (то есть контейнером с дровами, предназначенными для печей Меррины), то остальные вагоны — в них везли заправку для самих рудокопов: имбирное вино и крапивное пиво, эвкалиптовый коктейль и овечий ром — эти вагоны, доверху нагруженные рождественским весельем, предстали взору Бенджамина Уайта какими-то чудовищами. Чудовища истекали пузырящимися дрожжами и брызгали суслом, и в довершение всего из них высовывались диковинные разноцветные фигуры, столь странные, неправдоподобные и быстро меняющиеся, что описать их не было никакой возможности.
У Бенджамина подкосились ноги. Он снова окинул состав отупелым взглядом и застонал.
— Вы опоздали, — начал он трагическим шепотом. По мере того как он говорил, голос его набирал силу. — Я не помню, чтобы вы когда-нибудь так опаздывали. А вид у вас какой! Похоже, что вы проехали через Ведьмин Лог. Как вы туда попали?
— Спроси лучше, как мы сюда попали, — плачущим шепотом отозвался Шед.
Голос Бена звучал как дальнее эхо.
— О-о-ох! Будь проклят день, когда я стал железнодорожником! Что за собачья жизнь! Ты скажи, поедет эта… чертова машина?
— Поехать-то она поедет, но только что скажут в Меррине, когда мы прибудем туда? — уже громко простонал Шед. — Бенджамин, ты мой тесть. Скажи мне, чем я заслужил это?
— И я! — пропищал Джо, таращась на Бена выпученными глазами.
— Это ты мне скажи! А что сделал я? Катись отсюда, и чтоб твоего духу здесь не было! Мне и без тебя тошно. Ну, тронулся! Отправление! Брысь! Пи-и-и-п! — Бен свистнул, махнул рукой, а его сигнальный фонарь быстро просверкал красным, зеленым и белым светом. Бен топнул ногой. — Нечего тебе торчать здесь, проваливай! Ведь ты страшилище, Шедрик Малкехи! Ты мне не зять, я от тебя отказываюсь! Глаза бы мои на тебя не глядели! Ох, помираю, конец мне!
Тут же, около издававшего булькающие звуки паровоза, Бен закрыл лицо руками, упал на колени и горько зарыдал.
Шед скрылся в своем эвкалиптовом пне. Паровоз жалобно заблеял, и какая-то жуткая, неведомая сила сдвинула с места и медленно поволокла конвульсивно дергающийся состав. Вихляясь и повизгивая, он пополз по направлению к Меррине.
Когда “специальный рождественский” растворился в ночной тьме, Бенджамин поднялся и вытер слезы. Обычные тишина и спокойствие снова царили вокруг, когда он вернулся наконец к исполнению своих служебных обязанностей и сообщил в Меррину, что двадцать шестой только что проследовал через Подветренную, и о том, как он проследовал.
Ночной дежурный в Меррине написал небольшой рапорт о своем разговоре с Бенджамином. “Если и вправду на поезде были ведьмы, — размышлял он, — то хоть не меня за это повесят”. Потом он вышел на платформу, остановился, поставил фонарь рядом и, словно желая унять невольную дрожь, похлопал себя по груди. Так и стоял он, обеспокоенно глядя туда, откуда должен был прийти поезд.
Беспокойство сменилось головной болью, а головная боль — лихорадкой еще задолго до того, как он услышал стук колес “специального рождественского”, а произошло это в 01.45.
Вслушавшись хорошенько, он пришел к выводу, что звук приближающегося поезда ничем не отличается от обычного. И когда в 01.50 двадцать шестой подошел к платформе, лицо дежурного озарилось радостью. Ибо перед ним была не оседланная ведьмами фантастическая машина, а самый настоящий товарный поезд с облаком пара из паровоза и электрическим освещением. Ночной дежурный пошел по платформе к паровозу, попутно с удовлетворением отмечая абсолютно нормальный вид как вагонов с дровами, так и вагонов с жидким “топливом”.
— Привет, Шед! До чего же я рад тебя видеть! Где это ты пропадал? Что за адское зелье ты везешь? Бен Уайт не иначе как рехнулся! Ты, случаем, не распечатал бочонок, когда приехал к нему в Подветренную? Если бы вправду был такой, как он рассказывал, ни в жизнь бы тебе не довести поезда, голову даю на отсечение!
Шед спрыгнул на платформу, вытирая лицо замасленной тряпкой.
— Когда у тебя на поезде ведьмы, и не такое может случиться.
— Постой, как ты ехал?
— Через Ведьмин Лог.
Дежурный по станции так и застыл на месте с горящей спичкой в руке и стоял до тех пор, пока она не обожгла ему пальцы. Потом он сплюнул.
— Ну ладно, надо закончить рапорт. И раз ты говоришь, что ехал через Ведьмин Лог, то я так и запишу. Значит, этим путем ты ехал?
— Конечно! Я и Джо, мы оба. И Рок Имдарн — вон он лежит без памяти в багажном вагоне. Ведьмы этой ночью проволокли поезд через Ведьмин Лог. Так и докладывай. А я теперь домой и на боковую.
А ведьмы, Мэгги и Хейзл, кружились, невидимые, под потолком спальни, в которую на цыпочках, с ботинками в руках, вошел Бенджамин. Они увидели, как он остановился в ногах кровати и виновато посмотрел в лицо жене, которая крепко спала, увенчанная короной серебряных волос. Они услышали, как он сказал:
— Дженни, ты для меня была и будешь самой милой ведьмой на свете. — И, вздохнув, добавил: — До чего же хорошо дома!
Потом он вынул из карманов две бутылки с золотыми этикетками, на которых стояло: “Пивовары, Волшебники Компания”, и тихонько пропел: “…И снова мы встретим тобой рождество, любимая Дженни”.
