– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – отец Маркус задумался, – вот что, Арнис. Канонических препятствий к заключению нового брака Ильгет нет. Хотя их брак, не освященный Церковью, был признан действительным, в данном случае можно сказать, что муж обманывал Ильгет, давая ей брачное обещание, а на деле ведя блудное сожительство. В то же время на Ильгет нет греха, так как она была обманута...
– Если я сделаю ей предложение, и она согласится...
– Я могу вас обвенчать, – повторил отец Маркус, – то же самое повторит и епископ, я в этом уверен. Все будет зависеть от ее решения.
Ильгет слетала к врачу, надо было показать шрам, получить указания для дальнейшего лечения. Дэцин сказал, две недели полного отдыха. Всем неделя, а ей и Арнису две. Как бы и делать нечего...
Она прошлась по Набережной. Хорошо. Несмотря ни на что – хорошо на Квирине, вроде бы, и акция была короткой, но кажется, она годы продлилась. Вокруг все совершенно иначе. Как чудесно вернуться домой...
Вот с Питой теперь непонятно что. Ушел... почему-то Ильгет чувствовала – это не навсегда.
Как-то Иволга сказала «он просто знает, что ты от него никуда не денешься, вот и выкаблучивается». Да. Но я действительно никуда не денусь, беспомощно подумала Ильгет. Муж – это навсегда. Вот вернется он через месяц, через два... нагуляется с другими женщинами. А может, там ему понравится больше?
Ну что ж... Ильгет просто устала от всего этого. Сейчас уже кажется, самым счастливым временем было то, когда она вообще жила одна здесь на Квирине. Совсем одна. Хотя нет, тогда тосковала по Пите, так хотелось его хоть увидеть... обнять. Ночью иной раз лежишь, и так пусто рядом.
Правда, потом Пита ехидно спрашивал, почему же она в таком случае не так уж стремится к сексу с ним? Раз тосковала даже физически? Видимо, сам по себе секс – другое что-то. Вот с этим не получалось. Но ведь она искренне старалась... Пита, правда, в это не верил.
Ильгет поднялась в квартиру. Пустую. Можно теперь будет и собаку завести. Питу собаки раздражают. Он и Норку еле терпел... где теперь Норка, уже наверняка умерла. Собака ночью ходит по квартире, стучит когтями. Пита не может спать. А теперь можно завести. Вернется – пусть терпит, никуда не денется.
Здесь все еще пропахло Питой, и это больно. В квартире полно его вещей... Ясно, однако, что ушел он не на два дня... может, насовсем. Может, на месяцы. И все это время квартира будет дышать им, напоминать о нем. О его уходе. Нет уж.
Ильгет принялась за уборку. Все вещи Питы, одежду, технику, какие-то мелочи она аккуратно сложила в четыре больших ящика и составила эти ящики один на другой в спальне. Поменяла постельное белье. Запустила уборщиков во всех комнатах – пусть пропылесосят, вычистят все пятна, отпарят мебель, до блеска вылижут стекла. Постельное белье – туда же, в ящики, пусть забирает, а то, что похуже – выбросить. Она теперь будет жить здесь одна. Спальню она пока закрыла, пусть там ящики стоят, а в остальных комнатах надо сделать перестановку. Все по-другому, по-своему, так, как ей нравится. Она двигала мебель, не обращая внимание на тянущую боль в шраме. Заказала через Сеть новый модный светильник – а старый пусть заберут. И новый рабочий стол. Сняла все картины, повешенные Питой, и снова поместила на стену Распятие. Так гораздо лучше... И бардака больше не будет.
Но по мере того, как она перестраивала квартиру, настроение становилось все хуже.
Надо все же к отцу Маркусу. Срочно. Невозможно так. Прежде всего, из-за сагона... И вообще – как теперь жить, как вести себя? Может, и не надо прощать Питу? Может, вообще это как-то неправильно – то, что она даже и обиды никакой не испытывает? Вчера было больно, тем более, он наговорил ей таких гадостей. А сейчас... ну больной человек. Ну, наговорил. Все мы грешны, и... лучше уж не вспоминать, что делала она на Визаре. Пита по сравнению с ней просто ангел. И даже нельзя сказать, что он не был в ее обстоятельствах, поэтому – он был в обстановке войны. Правда, Пита не рассказывал, чем занимался там, да и про Арниса... мог и соврать. Но почему-то Ильгет чувствовала, что муж не врал. И в войне он не участвовал, был всего лишь программистом. И Арниса не трогал, и даже убить не смог, не решился (так ведь первый раз это всегда трудно, а тем более – убить беззащитного).
Нет, Пита – хороший человек... Закидоны просто у него с этими женщинами. Сексуальный маньяк. Он думает, что без секса вообще жить нельзя, а это просто настрой такой. Из-за этого и злость на Ильгет, и вообще все проблемы. Но может, это у него пройдет когда-нибудь...
Ильгет выпила чаю, есть по-серьезному не хотелось. И полетела в церковь святого Квиринуса.
С отцом Маркусом они сидели на высокой веранде, деревья лезли яркой листвой к столикам, сад влажно дышал и звенел птицами, а выше поднимались похожие на облака далекие вершины гор.
И было хорошо. Даже и думать не хотелось о всякой гадости... о сагонах. О выходке Питы. Но ведь сюда Ильгет прилетела, чтобы поговорить. Понять... Оторвала занятого человека от дела, и теперь вот просто сидит здесь и наслаждается тишиной.
– У тебя муж ушел, я знаю, – сказал отец Маркус. Ильгет стремительно повернулась к нему.
– Да. У него другая... любовница у него. Я сейчас уже спокойно к этому отношусь. На Ярне с ума сходила, а потом привыкла. Но он сказал, что ушел насовсем. Отец Маркус, я... все дело тут в сагоне.
Ильгет кратко передала суть беседы с сагоном.
– Понимаете, он как бы открыл для меня другую точку зрения. Я подумала, а может, я неправа на самом деле? Я поняла, что Пита стоит на той же точке зрения, что и сагон. Как это ни странно.
Ильгет, как могла, постаралась передать суть того, что думала.
– У них.. у сагона и Питы получается так, что вот мы разные люди. Ну, мы в самом деле разные. Но ведь одинаковых нет. И с моими друзьями мы тоже разные... И вроде, нам не нужно жить вместе, потому что мы друг другу мешаем. Но ведь все люди друг другу мешают всегда. Тогда лучше всего вообще каждому выделить по необитаемому острову, и пусть бы каждый жил в одиночку. Ведь современная цивилизация даже это позволяет. А сексом бы виртуально занимались. Или так... не привязываясь. То с одним, то с другим. А детей бы сдавали на воспитание, потому что дети тоже мешают очень сильно. Но ведь это неправильно, так не должно быть? Мы с Питой друг другу обещали, никто нас не заставлял пожениться. У нас была любовь. Ну, может, неправильная, не знаю. Но была любовь. Да я его и сейчас люблю. Ну, есть какие-то проблемы, конечно. Но нельзя же теперь – раз проблемы, сразу расходиться? Мы как-то с Питой говорили на эту тему, он сказал – значит, для тебя это не проблемы, раз ты можешь их терпеть, а я вот не могу. Не знаю. Сагон про него много гадостей говорил. Что он эгоист, что я гублю с ним свою жизнь. Может, и так. Может, с другим бы у меня давно дети были, и вообще... легче было бы. Но разве можно рассуждать – если бы, да кабы? Это наша жизнь, и мы должны именно ее проживать. Но... но не знаю, а если Пита прав? Вот со мной ему плохо, а с другой будет хорошо. Почему надо мучиться, из-за каких-то там... ну не знаю... ведь кроме соображений верности... Церкви... тут других и аргументов не приведешь. Никому не будет хуже, если мы разойдемся. Детей у нас нет. Мне, может, и легче будет, одной. Во всяком случае, большой разницы нет. Ему, как он говорит, будет намного легче. Получается, с человеческой точки зрения, Пита поступил правильно. Я понимаю, что для меня должна быть важнее точка зрения Церкви... да она и важнее. Но я чувствую себя глупо при этом. Особенно после того разговора с сагоном. Особенно потому, что чувствую себя беззащитной. Дэцин нам говорил, что сагон всегда неправ. Но что, если в том случае он прав?
