Я повернулся к стоявшему по стойке «смирно» гардемарину.
– Почему вы хотите служить на «Олимпиаде», мистер Спик?
– По тем же причинам, что и на «Галактике». – Возможно, он понял, что его ответ прозвучал грубовато, и пояснил:
– Эти корабли – как родные братья. И это точно такой же полет.
– Но капитан Стангер сам выбрал вас. Без него…
– Да, сэр, теперь все будет по-другому. – Он покраснел. – Я знаю, вы неважного мнения обо мне. В день, когда мы впервые встретились… – Я кивнул. Его нетерпение раздражало даже Алекса. – И некоторые мои высказывания были, э-э, экстравагантными. – Когда Джаред хитростью отобрал у него оружие, Спик осыпал его ругательствами.
– Если бы вы были кадетом…
– Да, сэр. Мистер Стангер предупреждал, что у меня необузданный темперамент. Однажды, – он сильно покраснел, – я был даже выпорот.
– С другой стороны, – сказал я, – вы хорошо держались, когда мы вновь завладели «Галактикой». Так что нет сомнения, что первому гардемарину придется за вами присматривать. – Спику старшинства не видать, во всяком случае в этом полете. Первого гардемарина выбирают с большой тщательностью.
Лежа в своей больничной койке, я без конца подписывал разные указы, чтобы утвердить нашу экологическую политику до отмены военного положения.
Через три года – вполне достаточное время для заключения договоров с колониями – Земля должна была начать собирать богатую добычу на своих морях. Была надежда, что пятилетний мораторий на рыбную ловлю позволит восстановить численность обитателей океанских глубин. Фактически все ресурсы военно-морского флота задействовались для перевозок разных белковых заменителей. Большей частью это были соевые продукты, хотя в пампасах и степных районах главной статьей экспорта значилось мясо.
Возросшие требования могли привести к повышенному напряжению в экономике – в итоге мы могли стать самой бедной планетной системой. Возможно, более могущественными надолго стали бы колонии. Хотя я в этом сомневался. Земля обладала огромными ресурсами, о ее запасах ходили легенды.
В то же время следовало положить конец бесконтрольному загрязнению морей. Было запланировано строительство нескольких новых очистных сооружений. Их строительство объявили приоритетным, наряду с очисткой воздуха на всех предприятиях Земли без исключения.
Колоссальные хлопоты? Конечно. Затраты? Не о чем и говорить. Хитрость заключалась в том, чтобы заключить договоры с таким количеством мощных корпораций и фирм, чтобы даже незначительное сокращение сотрудничества с ними вызвало бешеное сопротивление. Хорошие советы мне дал Бранстэд, а также Робби Боланд.
Когда Джеренса Бранстэда освободили из плена, он был чрезвычайно перепуган, но никакого вреда ему не причинили. Мятежная часть ВВС ООН, которая его захватила, дважды угрожала в ближайшее время его казнить.
Чисно Валера как в воду канул. В последний раз его видели у ограды администрации ООН, в расположении верных ему войск, как раз накануне моего выступления перед ними. Кое-кто поговаривал, что после отступления этих подразделений Чисно ушел в подполье, дабы готовить новый мятеж. Высказывалось также предположение, что он был застрелен каким-то преданным правительству человеком.
Но это не имело большого значения. Он стал объектом насмешек и анекдотов за его лавирование и непостоянство. Улицы, окружающие администрацию ООН, некоторое время удерживались истерами и фидами – двумя самыми могущественными племенами беспризорников. Возможно, они забрались слишком далеко от мест своего постоянного обитания и встретили жесткое сопротивление властей. В некоторых кварталах меня все еще знали как Генсека беспризорников.
Когда последние обломки «Галактики» еще вертелись в верхних слоях атмосферы, заканчивалось строительство «Олимпиады» – ее родной сестры, о которой так много писали. На этом корабле были по-другому устроены грузовые отсеки, более надежно отделены от них емкости с топливом и кислородом.
«Олимпиада» поглотила несметное количество ресурсов, но завершить ее строительство было дешевле, чем отказаться от него. Известная возмутительной пышностью интерьеров – превосходя в этом даже «Галактику» – она вмещала три с половиной тысячи пассажиров, а экипаж ее составлял почти девятьсот человек. Целый город, а не космический корабль.
Семьсот выживших пассажиров «Галактики», а также большая часть ее экипажа перешли на новый суперзвездолет.
Было поздно отказываться от раздельных обеденных залов и более комфортабельных кают, но после моего посещения нижний зал все же переделали и лучше декорировали. В каютах разместили самых разных пассажиров, отнюдь не в соответствии с их социальным положением. Те же, кому это не нравилось, могли ждать несколько лет до следующего полета.
К тому времени, когда я вышел из клиники доктора Дженили – стараясь не качаться, опираясь на трости, – «Олимпиада» была почти полностью готова к полету.
Отказались взойти на ее борт не так уж много пассажиров. Объяснялось это тем, что гибель «Галактики» была вызвана не недостатками конструкции. Все корабли Военно-Космического Флота имели защитные противолазерные щиты, но ни один не мог противостоять атаке лазерных пушек Лунаполиса или орбитальной станции – мощных орудий, которые опустошали целые улицы во время восстания беспризорников нижнего Нью-Йорка.
Эти лазеры строились для разрушения астероидов, брошенных на Землю много лет назад космическими рыбами, и теперь каких-либо оснований для применения этого оружия не было. Я использовал весь свой авторитет и предоставленные мне военным положением полномочия, чтобы полностью их демонтировать. Хищные рыбы являли куда меньшую опасность, чем некоторые генералы или адмиралы, не способные устоять перед искушением поиграть в войну. Земля не должна была еще хоть раз стать заложницей.
В общественном мнении возникли определенные тенденции, которые по каким-то таинственным причинам все больше усиливались. Когда разбирались дела о мятеже, господствовало стремление решить их быстро и по возможности без большого шума. Я неохотно соглашался. Террористы, включая Лигу экологического действия, были повешены. Та же участь постигла и пятерых членов Адмиралтейства. В большинстве других случаев я смягчил наказание.
Однако я был твердо настроен не лгать и не избегать правды, особенно если это касалось моей собственной ответственности. Уступая настойчивым просьбам руководителя моей службы, я отказывал представителям масс-медиа в интервью. Джеренс Бранстэд понимал, что о правонарушениях политиков я буду говорить совсем не так легко, как того ждут в обществе.
