Спокойствие его казалось Чепмену даже более пугающим, чем авария.
— Слушай, я ведь не в шутку сказал, что у нас проблемы! Нам повезет, если мы не в джунглях грохнемся. Забудь про свой Атерстон!
— Я причиню тебе боль еще сильнее. И буду мучить, пока ты не отвезешь меня в Атерстон.
«Да это угон!» — промелькнула мысль настолько же ошеломительная, насколько невероятная. Чепмен вылупился на незнакомца.
— Да ты шутишь!
— Никаких шуток, капитан. Если вы не сядете в столице, я прослежу, чтобы вы лично уже нигде не сели.
— Господи Христе!
— Атерстон. Где?
— Да черт знает, на западе где-то! Инерциальный компас сдох.
Лицо незнакомца озарила невеселая усмешка.
— Тогда поворачивай на запад. Город большой, не промахнемся.
Чепмен не шевельнулся. Незнакомец протянул руку над его головой и уперся ладонью в иллюминатор. От его пальцев побежали ужасающе глубокие белые трещины.
— Атерстон, — это был приказ.
— Ладно, ладно! Только руку убери!
Иллюминаторы выплавлялись из корунда. Пальцами их за здорово живешь не продавить. Проверка нейросети показала, что половина синаптических аугментов накрылась, а почти все ячейки памяти замкнуло, но для датавиза мощностей пока хватало.
— Авария, код Ф, — бросил он бортовому компьютеру, сопроводив сигнал краткой молитвой, чтобы вычислитель не навернулся совсем.
— ИСА слушает, — донесся ответ. — Что случилось?
На остатках мощностей нейросети Чепмен подавил метаболический ответ на стресс, сохраняя на лице полное спокойствие — только бы не выдать гримасой безмолвный разговор.
— Попытка угона. И самолет вокруг меня разваливается.
— Сколько угонщиков?
— Один… кажется. Доступа к камерам в салоне нет.
— Что ему нужно?
— Хочет в Атерстон.
— Что у него за оружие?
— Не уверен. В руках — ничего. Какой-то имплант, может, индукционный теплогенератор. Он обжег мне ногу и едва не пробил иллюминатор.
— Спасибо, подождите.
«А что мне еще делать?» — мысленно окрысился Чепмен. Пилот покосился на стоявшего обок кресла незнакомца, но лицо того оставалось безучастным, как и у самого Чепмена.
Самолет тревожно качнуло. Чепмен попытался погасить колебания, подергивая рукоять управления. При исправных закрылках это, может быть, и сработало бы, а так только хвост дернулся вбок да нос снова опустился на пару градусов.
— Может, вы хоть скажете, что такого важного в Атерстоне, что надо эдакие фокусы откалывать?
— Люди, — ответил незнакомец.
Спокойствие его было заразительно. Чепмен потянул рукоять, выравнивая непослушную машину. Ничего. По крайней мере системы перестали отказывать. Но посадочка выйдет та еще.
— Чепмен, — датавизировал дежурный по ИСА, — попробуйте передать облик угонщика. Это очень важно.
— Меня опустило до двух километров, семьдесят процентов систем отказало, а вам интересно, как он выглядит?
— Это поможет оценке ситуации.
Чепмен покосился на незнакомца, перегружая облик в одну из трех оставшихся рабочими ячеек памяти. Скорость передачи упала настолько, что на загрузку файла ушла целая секунда.
Ральф Хилтч наблюдал, как складываются над столом в комнате-пузыре пиксели.
— Сэвион Кервин, — без особого удивления проговорил он.
— Без сомнения, — подтвердил адмирал Фарквар.
— Самолет покинул Пасто через девяносто минут после посадки их космоплана, — заметила Янникс Дермот. — Они намерены распространить заразу как можно шире.
— Как я и говорил, — заключил Роше Скарк. — Ральф, мог он заразить еще кого-то на борту?
— Вполне возможно, сэр. Бортовой компьютер и нейросеть Чепмена явно подверглись атаке мощного подавляющего поля. Или их несколько и действуют они совместно, или дело в близости Кервина к электронным системам — в конце концов, компьютер размещен под полом рубки. Но рисковать мы не вправе.
— Согласен, — поддержал адмирал.
После передачи файла Чепмен Адкинсон ждал еще пятнадцать секунд. Изувеченный компьютер сообщал, что канал связи открыт, но ничего не происходило, и дежурный молчал.
Чепмен сам был резервистом королевского флота Кулу и знал, как реагируют военные на аварии. Основное правило: чем дольше принимается решение, тем более высоких шишек подняли по тревоге. Эта, видно, дошла до самого верха. До тех, кто наделен властью убивать.
Была это интуиция или роковое предчувствие, но Чепмен Адкинсон расхохотался в голос.
— Что? — незнакомец недоуменно глянул на него.
— Скоро увидишь, приятель. Скажи, ты большая зараза?
— Я?..
Луч рентгеновского лазера настиг самолет в восьмидесяти километрах от Атерстона. Низкоорбитальные платформы Омбея могли сбивать боевых ос за две с половиной тысячи километров. Когда Дебора Анвин послала сигнал активации, самолет находился прямо под платформой, в трехстах километрах. Рентгеновский луч пробил нижние слои атмосферы ослепительной лиловой молнией, атомы кислорода и азота на его пути разлетались в субатомную пыль. Самолет разнесло в ионизированную пыль, разлетевшуюся миниатюрным неоновым смерчем. Радиоактивные обломки осыпались на девственные джунгли внизу.
На самом деле он родился в США, хотя и тогда, и позднее немногие признавали этот факт. Родители его, да, родом были из Неаполя; а выходцев из Южной Италии в те времена презирали даже другие нищие иммигранты, а уж высоколобые интеллектуалы открыто выражали свою ненависть к подобным недочеловекам. В результате очень немногие историки и биографы открыто признавали, что их герой был прежде всего чудовищем настоящей американской закваски.
Местом рождения четвертого сына Габриэля и Терезины стал Бруклин, а днем — 17 января 1899 года. В те времена этот район служил домом массе подобных многодетных иммигрантских семей, пытающихся построить себе новую жизнь в земле обетованной. Работа была тяжела, плата — мала, печально известная камарилья местных политиков — сильна, а уличные банды и отдельные бандиты — прославлены. И все же, несмотря на трудности, отец нашего героя ухитрялся прокормить семью, а будучи цирюльником, делал это честным образом и ни от кого не зависел, что в те времена было редкостью.
Сын Габриэля, однако, отцовским путем не пошел. Слишком многое было против него. Тогдашний Бруклин казался средой, специально предназначенной, чтобы отвращать своих обитателей от добра.
Выгнанный из школы в четырнадцать лет за драку с учительницей, он подался в курьеры к боссу местной Ассоциации. Он был низшим из низших. Но он учился — людским порокам и тому, на что идут люди, чтобы потрафить им, тому, как делать деньги, как быть верным и добиваться того, что люди дарили главе Ассоциации, — уважения. Роскоши, которой никто не дарил ни ему, ни его отцу. Уважение было ключом ко всему. Тот, кто добился уважения, добился всего, он князь среди людей.
