Ознакомительная версия.
Тут он заткнулся, потому что получил от начальника локтем в бок. «Не хватало, чтобы начал травить байки о тени прадеда и выскочке де Баце, а то и, чего доброго, вспомнил о призраке в телевизоре». Симпсон кисло поморщился.
– Русские говорят, что молчание – золото, – проговорил, поднимая стакан, мистер Вавилов. – Давайте выпьем за молчание!
Засим, не дожидаясь перевода, перелил содержимое стопки в глотку, а следом сунул блин с икрой. Жевал, наблюдая, как гости справляются с угощением.
Прощались недолго. Провожать отъезжающих хозяин не стал. Прыгая не хуже кенгуру следом за Монтескью по кессону, Люк Симпсон заметил:
– На прощание ты получил ещё один продукт русской цивилизации.
– Какой? – Монтескью притормозил перед входом в лифт, похожий на поршень в цилиндре.
– Пинок под зад, – мрачно ответил инженер, становясь на круглую платформу рядом с невозмутимым Джошуа Россом. – Я так и думал, что не заметишь, как нас выпроводили.
– Брось, тебе показалось, – с деланной живостью заявил Пьер, думая при этом: «Всё-таки Люк не в себе. Но докладывать… Нет! Клянусь честью моего благородного прадеда. Пусть кто-нибудь другой этим занимается».
Поршень пошёл вверх, выталкивая капитана и двоих пассажиров «Актеона» прочь из лунной блинной.
Четверть часа спустя «Актеон», подняв облако пыли, оторвался от поверхности, повисел на четырёх пламенных кинжалах, разворачиваясь, и рванул ввысь. Следом величаво двинулся «Гефест». Провожая взглядом диковинного кривоногого жука, Вавилов проворчал: «Вот так чучело!»
Илью Львовича занесло на второй этаж ресторана, под прозрачный купол. Странно, помещение это во время тренировок в Хьюстоне, где была выстроена точная копия лунного ресторана, особой любовью будущего гражданина Луны не пользовалось. Должно быть, мешали лабораторные корпуса, обступившие тренажёр со всех сторон – серые, окноглазые, ощетиненные антеннами, – из-за них Илья Львович на веранде ресторана казался самому себе насекомым в стеклянной банке. И всё-таки провожать «Актеон» вышел именно туда. Садиться не стал – торчал посреди зала, задрав голову и уперев руки в бока; разглядывал то, чего не было и не могло быть в Хьюстоне, – Землю над головой. Досадно, однако то, за чем рвался на Луну – чувство полной безграничной свободы, не приходило. Казалось бы, вот она тает искорка – клипер ушёл. И «Гефест» неразличим – чёрный на чёрном. Серые холмы вокруг, в скудном свете гигантской синей лампы, для того лишь предназначенной, чтобы взять в круг актёра на авансцене. «Вот оно как, – думал Вавилов. – Театр. Сцена, чёрный занавес, прожектор, и я на сцену выперся. Даже не театр, а цирк. Арена круглая, в черноте – зрители. Раззявили рты, готовятся грохнуть смехом, когда клоун под колпаком оступится. Илья Львович вдруг заметил, что скалится, сжав кулаки. «Нет, так не пойдёт. Не дело – пыжиться, когда нет возможности даже в морду дать никому, кроме себя. Чего это меня так распёрло? Театр, цирк…»
И то сказать, всё как-то театрально выглядело: клипер, капитан этот опереточный, шут гороховый Пьер, да и второй тоже. Ненастоящее всё, как в кино. Как знать, не продолжение ли это хьюстонских декораций? Ну, была невесомость, пока летели, так что? Кажется, это и без полёта на Луну можно устроить. Ну, было что-то такое в тоннеле. Может, просто голова закружилась после болтанки или опять дури какой-нибудь в питьё всыпали. Холмы эти за стеклом… Но можно ведь и это устроить? Проекторы какие-нибудь лазерные-шмазерные. Фокус.
«Надо проверить», – сказал себе Вавил, намеренно разжигая злобу с таким расчётом, чтоб помогла делу, но не перехлёстывала.
Он сдержался, не побежал, по лестнице спустился спокойно. Чинно проследовал мимо барной стойки к выходу, дождался, пока сработает дверная автоматика и уедет в сторону зеркальная перепонка, и ступил в кессонный арочный коридор. Он делал это сто раз на Земле, в Хьюстоне. Откуда же озноб? Откуда это чувство силы? Точно как тогда, сразу после прилёта. Илья Львович припомнил вдруг: инструктора что-то такое говорили. При лунной, мол, тяжести нужно не ходить, а прыгать вроде кенгуру. Он попробовал, но приноровился не сразу, слишком потолки низкие. «Это ещё ничего не значит, – убеждал он себя, перемещаясь по тоннелю тягучими прыжками. – Фокусы, всё фокусы».
Опять не рассчитал, влетел в переборку между шкафами, но боли от удара не заметил. Скорее! В шкафах должны быть…
Шторка сдвинулась, перед нетерпеливым гражданином Луны открылось оранжевое нутро скафандра, похожее на глотку монстра или на разрезанную перчатку великана. Вавилов сунул голову в шлем, потом вспомнил – сначала ноги, – и вошёл в скафандр по всем правилам. В шкафу автоматически зажглось освещение, Вавилов увидал прямо перед собою пульт и, протянувши палец уже втиснутый в неуклюжую перчатку, нажал нужную клавишу. За спиной взвыли моторы, проворно пакуя человека в кокон, закуклили плотно, заботливо, с механической точностью. Один за другим защёлкнулись замки, загорелся зелёный огонёк – всё в норме, – и с треском ломающихся веток разжались стальные когти фиксаторов. Вавилов почувствовал, что больше его ничто не удерживает, глянул под ноги, переступил, щупая стену, но рука поймала пустоту. Он сделал по инерции ещё два шага, споткнулся на каменистой поверхности и каким-то чудом удержался на ногах. Кессон выплюнул одетое в оранжевую кожуру существо сразу же, как только установил, что с облачением покончено.
Илья Львович попробовал оглянуться, но не вышло – наушники сдавили голову, не пустили. В них ритмично шорхали и хрипели волны, а в промежутках между приливами и отливами что-то шумело на грани слышимости, как ветер в каминной трубе. «Это я. Моё дыхание, – сообразил Вавилов. – И кровь шумит. На тренировках не было слышно, потому что бухтел в уши инструктор. Так хотелось, чтоб он заткнулся!.. Ну вот оно – молчание».
– Молчание! – крикнул Вавилов, подняв взгляд от неправдоподобно чёткой, изломанной камнями собственной тени к горизонту.
Крик пропал даром, пустота сглотнула его без остатка. Илью окатило холодом, он попятился, разворачиваясь, но секундный страх тут же прошёл. Ярко освещённая ячейка кессона была рядом, на расстоянии вытянутой руки. Тень на камнях – от этого желтоватого света, а холод от системы климатизации, он и на занятиях был. Со скафандром всё в порядке. Вавилов потрогал шероховатую стену, но, естественно, ничего сквозь перчатку не почувствовал.
– Ты гляди мне, – сказал он кессону, – не вздумай закрыться, пока не вернусь.
Сказал и представил вдруг, как он возвращается, а дверь закрыта. Снова накатил страх. Пришлось заставить себя отойти прочь, толкнувшись рукой от стены, чтобы не поддаться, не кинуться обратно в шкаф. Отойти – не то слово. Вавилов сделал три или четыре неуклюжих прыжка, прежде чем понял – не нужно так сильно, полегче.
Ознакомительная версия.
