– Сделали?
Мартин не сразу понял, о чем спрашивает Райлер, и только через несколько секунд сообразил, что речь идет о штурмовике энергов.
– Сбит, сэр!
Райлер прикрыл глаза и помолчал.
– Связь?
– Связи нет, сэр. Медпомощь не прибывала. Предварительный осмотр местности, – Мартин обвел глазами горизонт, прищурясь от сверкающего с одной стороны стеклянного моря, – результатов не дал. Со времени проведенного боя прошло чуть больше суток.
Он замолчал, не зная, что еще сказать. Повисла тяжелая пауза. Флай-лейтенант был далеко не дурак и хорошо понимал, что значит отсутствие эвакуационной бригады в течение столь длительного времени.
– Что со мной? – чувствовалось, что этот вопрос дался Райлеру особенно тяжело.
– Плохо, сэр, – коротко сказал Мартин, тщательно избегая смотреть на ноги Райлера. Несмотря на вколотые антибиотики, рядом с капсулой уже отчетливо пробивался тяжелый запах загноившейся плоти.
И опять эта напряженная пауза. Мартин сделал флай-лейтенанту еще один укол обезболивающего и покачал головой. Если в ближайшие сутки Райлера не доставить в стационарный госпиталь...
– Уходи на базу, – голос флай-лейтенанта был сух и еле слышен.
– Не дури, лейтенант.
Райлер удивленно раскрыл глаза, услышав от Мартина столь неуставный ответ.
– Я приказываю.
– В моем личном деле указано: «склонен к невыполнению прямых приказов», – Мартин упрямо поджал губу, – поэтому извини, лейтенант, тебе со мной не повезло.
– Вы будете помещены еще на трое суток ареста за неподчинение, – опять перешел на официальный тон Райлер.
– Согласен, лейтенант. Хоть десять. Запиши на мой счет.
Мартину вспомнилось уютное прохладное помещение гауптвахты, и он загрустил. Тьма с ним, с Райлером, действительно надо уходить. Идти ночами, пока прохладно, тут всего-то каких-то сто пятьдесят – сто шестьдесят километров, за три перехода можно и уложиться.
Мартин проклял свое упрямство и присел рядом. Один день, точнее, ночь, ничего не решит. Одну ночь он еще пробудет здесь, а завтра вечером точно рванет на базу.
– Рональд.
– Что?
– Меня зовут Рональд.
Мартин пожал плечами. Странно, но он действительно до этого момента даже не задумывался об имени Райлера. Уморыш было намного привычнее.
– Мартин. Мартин Клэй, – чувствуя себя идиотом, сказал Мартин. Педантичный флай-лейтенант прекрасно знал весь свой личный состав поименно.
Райлер попытался кивнуть и непроизвольно застонал. Судя по всему, разговор доставлял ему боль, но тем не менее он продолжил:
– Мартин, а кроме нас... – Райлер не закончил, но Мартин хорошо понял, о чем тот спрашивает.
– Скорее всего никого. По крайней мере шанс был только у нас четверых. Капсулы, которые отстреливались до этого, либо сбиты, либо... – Мартин сообразил, что Райлер даже не видел действия гигантского лазера-иглы. – Короче, энерги напоследок вскипятили землю. Если там кто и был в тот момент, то шансов у них не оставалось.
– Вскипятили?
– Точно. По-другому и не скажешь. Вокруг нас застывшее стекло. Выглядит красиво, но... – Мартин запнулся, – как-то жутковато.
Они опять помолчали. Райлер, очевидно, переваривал услышанное, а перед глазами Мартина почему-то возникла безумная картина – на дне стеклянного моря лежат капсулы-гробы с запеченными заживо людьми. Его передернуло, и он резко отвернулся от сверкающей глади. Если раньше его и одолевала безумная мысль прогуляться по поверхности, то теперь она куда-то бесследно исчезла.
– Знаешь, Мартин, а ведь я тоже здесь за неподчинение, – совершенно неожиданно сказал флай-лейтенант.
Мартин удивленно уставился на него.
– К чему это, лейтенант? – имя Рональд никак не вязалось с Райлером, и Мартин продолжал называть его просто по званию.
– Слышал о флай-командоре Павлевски?
Мартин кивнул, но, сообразив, что закрывший глаза Райлер его не видит, сказал:
– Конечно.
– Это был мой отчим.
Мартин вовремя остановился, чтобы не присвистнуть. Кто ж в Империи не знал победоносного Павлевски. В свое время одно его имя повергало врагов в уныние, а до энергов никто не мог нанести ему поражения. Мартин вспомнил волевое лицо, точеный аристократичный профиль человека, так часто показываемого по имперским каналам. Чтобы лежащий перед ним Райлер имел хоть что-то общее с этим легендарным символом военной мощи Империи?
– Да, отчим. Он женился на моей матери, когда я еще был совсем ребенком.
– Не самая плохая партия, лейтенант.
Райлер немного помолчал и выдавил сквозь зубы:
– По мне, это была самая большая ошибка в ее жизни. Думаешь, Павлевски герой? Военный гений? – Не дождавшись ответа, он продолжил: – Да, так и есть. Он был величайшим стратегом, талантливым командиром и... – тут Райлер выдохнул, – самой большой сволочью, которую я встречал.
После этого флай-лейтенанта словно прорвало.
– Я с детства помню его слова, когда он заявлялся домой после какого-нибудь имперского банкета: «Курва, ты в ногах у меня валяться должна! Если бы не я, что бы было с тобой и твоим щенком? По борделям бы шлялись на пару! И клянусь тьмой, этот голодранец там пользовался бы не меньшим спросом! Но ничего, я еще сделаю из него человека!» Я в то время ходил весь в синяках, а однажды он сломал мне руку в двух местах, когда я попытался возразить. Моей матери он любил надевать ошейник и сажать на цепь в ее комнате, словно собаку, веселясь при этом как полоумный. «Тебе никогда не стать значимее грязи под моим сапогом! – часто орал он мне, – да там тебе самое и место! Я даже представить себе не могу, кто был твой отец!» И запирал меня на несколько дней без еды в темном чулане, где и повернуться-то было негде.
Райлер перевел дух. Слова давались ему с большим трудом.
– А почему вы просто не ушли от него? – несколько ошеломленный неожиданным словесным потоком Райлера, только и нашелся Мартин.
Райлер ответил не сразу:
– Знаешь, как ни странно звучит, моя мать любила его. Она терпеливо и покорно сносила все издевательства и этим лишь больше раззадоривала моего отчима. Я никогда до конца не мог понять ее. По настоянию Павлевски я окончил летное училище, и окончил с отличием, но все, что я услышал от него, было: «Твареныш, что ты пытаешься доказать мне? Такие непонятно чьи ублюдки, как ты, только позорят имперскую форму! Ты думаешь, что хоть что-нибудь собой представляешь?» Впрочем, на людях он был неизменно вежлив и корректен, что провоцировало еще большие вспышки гнева, когда мы оставались наедине. «И знаешь, щенок, ты будешь теперь всегда со мной рядом, чтобы я мог все время приглядывать за тобой! – шипел он мне в лицо. – И только вздумай взбрыкнуть, ведь ты знаешь, что я сделаю тогда с твоей матерью-шлюхой!»
