Хмурое, составленное из острых углов лицо стало немного другим. Возможно, причиной этому были глаза, черные мраморные шарики, которые он, глядя на нас, переводил то вправо, то влево. Глаза были холодные, бездушные и мирные. Одно это должно было вызвать у меня подозрение. Я не мог ничего прочесть ни по глазам его, ни по лицу. Были, конечно, определенные знаки в том, как он пробурчал свое приветствие, и в быстрых взглядах, которые он бросал в окно на поблескивающие вдали Крышечные Поля. Но я неверно истолковал эти знаки. Он конченый человек, сказал я себе, а конченые люди начинают руководствоваться новыми, отчаянными программами. Возможно, в крови у него сейчас бродит непентес или какой-нибудь другой эйфоретик. Я наблюдал за ним, как деваки за тюленьей аклией, и мысленно клялся, что не спущу с него глаз, пока нахожусь у него в башне.
Он остановился рядом с одними из своих древних часов, то поглядывая на трясущееся брюшко Николоса Старшего, то угрюмо улыбаясь Соли. Медный маятник часов раскачивался туда-сюда, и я слышал, как они тикают. Комнату, как всегда, наполняло тиканье. Вертелись колесики, качались маятники, звучали электронные сигналы. У меня самого сердце забилось как часы, когда Хранитель встретился со мной взглядом и спросил:
— Слышишь, как они тикают, Мэллори, мой храбрый глупый Главный Пилот?
Не дожидаясь ответа, он подошел к фравашийскому пульсатору, помигивающему в своем футляре, и резко обернулся, обращаясь ко всем нам:
— Итак, мои академики и мастера, — он подчеркнул слово «мои», как будто мы по-прежнему подчинялись его воле, как будто он по-прежнему был правителем Ордена, — время пришло, не так ли? Вы пришли сказать, что мое время истекло?
Николос скривил свое доброе умное лицо так, словно ему оцарапали подбородок чем-то острым, и посмотрел на меня с молчаливой мольбой сказать наконец что-нибудь. Я вышел вперед и набрал воздуха.
— Коллегия Главных Специалистов постановила простить ваши преступления. Вы не будете изгнаны. Отдайте нам Печать Ордена, и вам будет позволено остаться в вашей башне.
— Вы прощаете меня?!
Я хотел сказать, что простил бы ему что угодно, потому что он спас мне жизнь и определил мою судьбу, дав мне книгу стихов. Часть меня — тот мальчишка-послушник, которого он когда-то учил бороться, — все еще питала к нему некоторое почтение.
— Вы забываете, что Бардо и еще восемьдесят пилотов погибли по вашей вине.
— Как это помпезно, юный пилот! Что ты можешь знать о моих преступлениях? Что ты вообще знаешь?
— Отдайте Печать, — сказал я.
Бургос Харша и лорд Парсонс промямлили, поддерживая меня, что он должен сдать Печать в официальном порядке и без промедления. Я посмотрел туда, где она тикала на своей полированной подставке. Даже за тридцать футов чувствовался горьковатый запах полировочного масла.
— Рингесс требует у меня Печать Ордена. Допустим, я отдам ее — что дальше? Вы полагаете, что сможете изменить Орден? Каким же это образом? — Его голос звучал низко, как гонг. — Я в жизни видел много перемен, но человек всегда остается тем же.
Я подумал о божественном семени в моей голове, о Великой Теореме и сказал:
— Не всегда.
— И он, и его преступления.
Я прочувствовал эти слова: в том, как он произнес «преступления», был какой-то знак. Память заработала, и у меня возникло досадное ощущение, будто я должен знать, на какие преступления он ссылается.
Взгляд Хранителя, блуждающий по нашим лицам, задержался на Соли.
— А кто же будет делать трудную работу, Мэллори, если я перестану быть Хранителем?
— Убивать имеется в виду?
— Разве это я пытался убить Соли?
В интонациях этого «убить» проявились новые знаки, и я вдруг понял.
— Да — в первый раз, когда Соли чуть не убили, это, думаю, было дело ваших рук. — Я перехватил взгляд Соли, который смотрел в окно на городские огни, и пояснил: — Это Хранитель пытался убить тебя в день пилотских гонок.
— Это правда? — Соли, сохраняя неподвижную позу охотника, посмотрел с высоты своего роста на Хранителя. Он старался сохранять холодную отчужденность, но даже кадет-цефик увидел бы, что он взбешен. — Зачем вы это сделали?
Моя мать схватила Соли за локоть.
— Вот я и дожила до того, что ты убедился в моей невиновности. Но теперь уже поздно.
Соли вырвал у нее руку и бросил:
— Да, в этом преступлении ты невиновна.
— Она права, — сказал Хранитель. — Поздно.
— Почему вы хотели убить меня?
Я почесал нос и сказал:
— Расскажите-ка нам о Тверди. Почему боги остерегают людей против нее?
— Это правда? — снова спросил Соли.
Хранитель резко повернулся, и его слова хлестнули Соли, как кнут.
— Конечно, правда! Я уже говорил и теперь повторяю: насрать мне на Эльдрию и ее проклятые секреты! Вернувшись из ядра галактики, ты своей трепотней насчет Старшей Эдды вынудил меня объявить поиск. Есть вещи, которые нам знать не положено, но ты меня не послушался. — Хранитель, сжав кулаки, подступил к Соли. — Почему ты не послушался меня, Леопольд? Все твоя проклятая гордость. Ты всюду говорил о своем хваленом открытии, говорил и пил свое поганое виски. В каждого городского послушника ты вселил мечту о своей Эльдрии с ее Старшей Эддой. Я просил тебя помолчать, я предупреждал тебя, но ты не слушал. Еще и спорил со мной. Истина, говорил, есть истина. Провались ты со своей истиной! Почему ты не слушал меня, Леопольд?
— Значит, вы хотели убить меня за то, что я вас не слушал, — саркастически ответил Соли.
— А что же это, чего человеку знать не положено? — вмешался я. — Скажите — я должен знать.
Соли, хлопнув кулаком в черной перчатке по ладони, поклонился Хранителю.
— Кто станет судить вас? Разве судей судят? Мы с вами проделали вместе долгий рейс, но он окончен. Пора сдать Печать, вы не находите?
Хранитель, взглянув на одни из часов, ответил с угрюмой улыбкой:
— И верно, пора. — Он подошел к Печати и взялся за ее стальной футляр.
Николос позади меня пробормотал: «Осторожно!», а Бургос Харша затаил дыхание. Академики перешептывались.
Хранитель с Печатью в руках подошел к нам. Печать ритмично тикала. За стеклом циферблата виднелось голубое с белым изображение Старой Земли, совершающей путь вокруг Солнца. Хранитель остановился передо мной, и тиканье стало громче. У меня зародилось подозрение, что эта Печать — подделка, замаскированное под часы взрывное устройство.
— Кому же сдать ее? — спросил Хранитель. — Главному Пилоту?
Я не сразу вспомнил, что Главный Пилот теперь я. Я протянул руки. Тиканье сделалось еще громче, и я вдруг стал различать, как тикают каждые часы в башне.
— Печать Ордена, — промолвил Хранитель и
