это благодаря тебе. Мы то, что мы есть. Каждый мужчина, каждая женщина, ребенок, тюлень, камень, мысль, теорема, комок грязи — все создается и все сохраняется. Именно этим занимаются боги, Бардо.
Мы пробирались по скалам и песку, стараясь не наступать на красивые камешки и ракушки, вынесенные на берег приливом. Бардо, пыхтя и отдуваясь, уперся руками в колени. Он сделался бледным, как аутист, и я подумал, что его сейчас стошнит.
— Ох, мой бедный желудок, — простонал он. — Слишком много пива я выхлебал. — Затем он вспомнил о своем достоинстве, выпрямился и оперся мне на плечо. Знакомая тяжесть действовала успокаивающе.
Бросив скорбный взгляд на море, Бардо повернулся и уставился на меня.
— Ну надо же! Снаружи — пещерный человек, внутри — на две трети бог.
«Будь щедр, будь сострадателен», — говорила мне Катарина.
— Нет бога кроме Бога, и все мы часть целого, — сказал я.
Помолчав немного, Бардо подобрал камень и пустил его по воде. Мальчишками мы часто этим занимались.
— Три раза, — сказал он и сунул мне в руку мокрый, вывалянный в песке голыш. — Может, у тебя больше выйдет?
— Нет, Бардо. Я пришел сюда не затем, чтобы бросать камни.
Сердито вспыхнув, он подобрал розовую витую ракушку, швырнул ее о скалу и разбил.
— Ну почему ты всегда делаешь то, что делать не полагается? Есть у тебя ум или нет? Ох ты, горе!
— Мне очень жаль.
— Где уж там: ты бог, а боги не знают сожаления.
— Я твой друг.
Он окинул взглядом берег: двух послушников, стоящих, держась за руки, у воды, и тюленей на камне. Их было девять, серых тюленей, и они грелись на солнышке, задрав черные носы к небу. Бардо понизил голос, как бы собираясь сообщить мне какой-то секрет, и сказал, дыша на меня кисло-сладким пивным запахом:
— Ну уж нет, паренек. Разве может человек дружить с богом, будь он неладен?
Я посмотрел на волны, плещущие о берег. В воде играли краски, недоступные Бардо.
— Чтобы жить, я умираю, — прошептал я.
Мне показалось, что Бардо меня не расслышал: он подкидывал ногой мокрый песок, опустив подбородок к груди, и не смотрел на меня. Потом он сказал:
— Ты никогда не умрешь — разве не это напророчила тебе Катарина? — Он разгладил камелайку у себя на животе. — Но я, Бардо, только человек, и если я не подкреплю сейчас свое бренное тело, то высохну и умру. Забудем на время об этой горестной эсхатологии и поедим, как люди, пока не растаяли вконец. Я собираюсь вернуться в Хофгартен и заказать еду, а потом не просто выпить, но напиться вусмерть. Идешь со мной, паренек?
«В конечном счете мы сами выбираем свое будущее», — говорят скраеры.
— Может быть, позже. Я еще не успел проголодаться.
Он пожал плечами, отвесил мне легкий формальный поклон и пошел обратно к Хофгартену. Я смотрел, как мой лучший друг — посланец богов, чудо творения — карабкается по черным, изваянным морем скалам.
Созидание — это все; теперь я знаю, что это правда. Калинда послала Бардо, чтобы напомнить мне об этом, она создала его по памяти, и я когда-нибудь тоже этому научусь. Когда-нибудь я вспомню Катарину и верну ее к жизни, ибо дело богов — творить. Это дело всех нас. Все мы — боги, люди и черви в желудке у птицы — каждый своей мыслью, чувством и действием, какими бы обыденными и низменными они ни были, творим ту странную вселенную, в которой живем. В конце времен, когда вселенная пробудится и осознает себя, прошлое будет вспомнено, и каждый, испытывавший муку жизни, будет спасен. Это моя надежда, моя мечта, мой план.
Я стоял на берегу холодного океана и мечтал. Сжав в руке гладкий камешек, который дал мне Бардо, я пустил его по воде. Он подпрыгнул четыре раза, чуть-чуть задержавшись между третьим и четвертым, и за этот промежуток времени вращающаяся линза галактики пронесла меня по космосу на тысячу миль. Галактика продолжала свой путь от точки создания, и я летел сквозь вселенную. Летел и продолжаю лететь — не в бездну отчаяния, а в пространство, где нет числа ярким звездам и поиск жизни, если не ее секрета, продолжается.
Я верю, что каждый свой миг мы умираем и одновременно возрождаемся для безграничных возможностей. В тот прекрасный день ложной зимы я заплатил окончательную цену и повернулся лицом к ветру. Соленый душ, как всегда, вызвал у меня голод. Я пошел по берегу к своему мерцающему Городу, чтобы пообедать с Бардо и насладиться напоследок своим чудесным человеческим бытием.
Старшая Эдда — собрание древнескандинавских саг. Здесь — первоисточник, ключ к истине. — Здесь и далее примеч. пер.
Хариджан в старой Индии — неприкасаемый.
Акаша — в индийской философии эфир, где записывается все когда-либо происходившее в мире.
У. Блейк, «Тигр».
Perdido (исп.) — потерянный, заблудший.
Хибакуся — пострадавший от ядерного взрыва в послевоенной Японии.
Изречение из Упанишад об идентичности Атмана, просвещенного человека, Брахману, высшему существу.
С. Кольридж, «Кубла Хан». — Пер. К. Бальмонта.
Г. Кантор (1845–1918) — немецкий математик, основоположник теории множеств.
С. Кольридж, «Сказание о Старом Моряке». — Пер. Н. Гумилева.
Пер. Ю. Корнеева.
Пер. К. Бальмонта.
Джон Донн.
Рок (древнегреч.).
