Когда Анна упомянула о своей докторской степени по психологии, сердце у Тии упало — но она тут же воспряла духом оттого, что Анна назвала психологию «промыванием мозгов». Ни один из психологов, которые отравляли ей жизнь до сих пор, не решился бы обозвать свою профессию так откровенно и непочтительно.
Анна похлопала Тию по плечу.
— Не беспокойся, Тия. На мой взгляд, ты очень отважная девочка. Немножко чересчур ответственная, но в целом вполне нормальная. Просто психологи тратят слишком много времени на то, чтобы анализировать детей, и из-за этого совсем не видят, какие они на самом деле.
Анна улыбнулась внутри своего шлема. Прядь волос упала ей на лоб и повисла над левой бровью — благодаря этому Анна стала куда больше похожа на человека.
— Слушай, Тия: мы взяли у твоего медвежонка немного меха и немного набивки, — сказал Кенни. — Анна думает, что ты не заметишь, но я считаю, что сказать тебе об этом все равно следует. Мы проверили его на наличие инопланетных микробов и нейротоксинов, но оказалось, что он абсолютно здоров. Когда ты выйдешь из изолятора, мы его еще раз обработаем, для верности, но теперь мы точно знаем, что дело не в медвежонке. Это на случай, если ты могла так подумать.
Да, Тия думала и об этом… Разумеется, Мойра не могла бы сделать этого нарочно, но все равно было бы ужасно, если бы она заболела из-за Теда. Мойра себе этого никогда бы не простила, не говоря уже о Томасе.
— А как его зовут? — спросила Анна, делая что-то в головах кровати. Тия не могла повернуться и посмотреть, что именно.
— Медведь Теодор Эдуард, — ответила девочка, тайком потершись щекой о его мягкую шерстку. — Это Мойра мне его подарила, потому что у нее когда-то тоже был медвежонок. Его звали Мишка Отважный.
— Теодор… Замечательное имя. Ему очень идет, — сказала Анна. — Знаешь, наверное, мы с твоей Мойрой почти ровесницы — когда я была маленькая, как раз было нечто вроде моды на игрушечных медведей. У меня была замечательная медведица в пилотском комбинезоне. Ее звали Амелия Медвежье Сердце.
Анна усмехнулась.
— Она у меня и сейчас есть на самом деле, только теперь она обычно сидит на комоде у меня в гостиной. Она теперь весьма почтенная дама, ей ведь уже немало лет.
Но Тии не хотелось говорить о медведях. Теперь, когда девочка знала, что она в изоляторе и как она сюда попала…
— И долго мне еще тут оставаться? — спросила она.
Кенни сделался очень серьезен, и Анна прекратила возиться в головах кровати. Кенни на миг прикусил губу, прежде чем ответить. Легкий гул приборов внезапно показался очень громким.
— Психологи убеждали нас, что тебя надо попытаться отвлечь и успокоить, но… Тия, мы считаем тебя довольно необычной девочкой. Нам кажется, что ты предпочла бы узнать всю правду. Это так?
Хочет ли она этого? Или лучше сделать вид, что…
Но это тебе не игра в раскопки. Если сделать вид сейчас, тем страшнее будет, когда ей наконец скажут правду, если правда окажется ужасной.
— Д-да, — медленно ответила она. — Пожалуйста…
— Мы этого не знаем, — сказала ей Анна. — Мы сами хотели бы это выяснить. В твоей крови мы ничего не нашли, нарушения в нервной системе мы все еще ищем. Но… Мы предполагаем, что ты заразилась каким-то микробом или, быть может, протовирусом. Но мы не знаем этого наверняка, вот в чем дело. И пока мы этого не узнаем, мы не поймем, сможем ли мы тебя вылечить.
Не «когда мы сможем». А «сможем ли».
При мысли, что она может навсегда остаться такой, как сейчас, Тия похолодела.
— Твои родители тоже в изоляторе, — поспешно добавил Кении. — Но они стопроцентно здоровы. С ними все в порядке. Это еще больше осложняет нашу задачу.
— Кажется, я понимаю… — отозвалась девочка слабым, дрожащим голоском. Она набралась смелости и спросила: — И что, мне становится все хуже?
Анна замерла на месте. Лицо Кенни потемнело, он снова закусил губу.
— Ну… — тихо сказал он. — Да. Мы думаем о том, как вернуть тебе способность передвигаться. Возможно, придется подумать и об обеспечении жизнедеятельности. О чем-то куда более серьезном, чем мое кресло. Тия, я хотел бы сообщить тебе более приятные новости, но…
— Ничего, ничего, — сказала девочка, которой не хотелось расстраивать Кенни. — Все равно, лучше знать.
Анна наклонилась к ней и прошептала в микрофон скафандра:
— Тия, если ты боишься заплакать, то не бойся, поплачь. В твоем положении я бы тоже плакала. И если хочешь побыть одна, так и скажи нам, хорошо?
— Х-хорошо… — еле слышно ответила Тия. — Можно… Можно, я немного побуду одна?
— Конечно.
Анна перестала делать вид, что возится с приборами, и коротко кивнула в сторону голограммы. Кенни поднял руку, помахал Тии, и голоэкран погас. Секундой спустя Анна тоже вышла через дверцу, в которой Тия наконец опознала вход дезинфекционного шлюза. И девочка осталась наедине с шипящими и гудящими приборами и Тедом.
Она проглотила ком, стоявший в горле, и принялась размышлять о том, что ей сказали.
Лучше ей не становится, ей становится все хуже. И врачи не понимают, в чем дело. Это минус. Но, с другой стороны, с папой и мамой все в порядке, и врачи не говорили, чтобы она ни на что не надеялась. Это плюс.
Значит, можно рассчитывать, что они все-таки найдут способ ее вылечить.
Девочка прокашлялась.
— Алло! — сказала она.
Как она и рассчитывала, в комнате присутствовал искусственный интеллект, наблюдающий за всем происходящим.
— Алло, — откликнулся он странным, безупречно ровным голосом, каким может говорить только ИИ. — Чего ты хочешь?
— Я хотела бы посмотреть фильм. Исторический, — добавила она, поразмыслив. — Есть такой фильм про египетскую царицу Хатшепсут. Он, кажется, называется «Феникс Ра». Он у вас есть?
Дома этот фильм входил в список запрещенных, и Тия знала почему. Там были довольно откровенные сцены с царицей и ее архитектором. Однако Тии очень нравилась единственная женщина, которая решилась объявить себя фараоном, и она решительно не понимала, отчего ей не разрешают смотреть этот фильм из-за каких-то там постельных сцен.
— Да, — ответил ИИ секунду спустя, — этот фильм имеется в моем распоряжении. Ты хочешь посмотреть его прямо сейчас?
Значит, ее доступ к просмотру ничем не ограничен!
— Да, — ответила Тия и, торопясь воспользоваться открывшимися возможностями, добавила: — А после этого я хотела бы посмотреть трилогию об Атоне, про Эхнатона и еретиков: «Восход Атона», «Атон в зените» и «Закат Атона».
В этих фильмах постельных сцен было еще больше; Тия как-то раз слышала, как ее мать говорила, что в этой трилогии достаточно откровенно воплощены некоторые теории, объясняющие отдельные находки, которые совершенно невозможно объяснить другим способом, но в некоторых культурах эти фильмы из-за этого непременно бы запретили. Брэддон же в ответ хихикнул и заметил, что для этого достаточно было бы одних костюмов — точнее, их отсутствия, — хотя они воспроизведены совершенно точно. Ну ничего. Тия полагала, что она это все переживет. А если эти фильмы действительно такие ужасные, тем лучше — это поможет ей отвлечься от ее собственных проблем.
