Он будто лишь сейчас очнулся, как после долгого сна, совершенно не оставивше-го никаких воспоминаний. Проснулся и с удивлением и радостью отмечает, как с каждой секундой оживает его тело, ка оно доказывает всеми этими естественными потребностями своё желание жить.
Как хорошо чувствовать свою молодость, радость оттого, что ещё предстоит сде-лать и сколько ещё узнать. Эта знакомая любому молодому телу радость!
Он расправил плечи, поднял голову, вдохнул воздух всей грудью, потянулся — и закашлялся. Боль вернулась! Боль, перехватившая дыхание, стиснувшая горло так, что из груди вырвался лишь сдавленный хрип.
Джейк замер, выжидая, пока уймётся боль, а потом снова принял привычное по-ложение: сгорбленная спина, поникшая голова, и руки, обхватившие колени. И да-же прежняя сонливость вернулась, опять потянуло в сон, даже не в сон, а так, — в какую-то ленивую приятную дрёму, когда хорошо греться на солнышке, ни о чём не думать, и только ловить горячие солнечные лучи.
Но ни о чём не думать он уже не мог. Боль оживила какие-то воспоминания, до-вольно смутные, но, глядя на улицу, на домики вокруг, Джейк отметил скорее ещё механически:
— Это было здесь тогда… Да, здесь! Возле того дома, слева, стоял вездеход. Вон, под тем деревом в тени сидели солдаты, у того крыльца с белыми перильцами со-гнали перед обыском всех гриффитов.
А нас было двое… Алмаар ещё!.. Как его, кстати?.. Янис? Да, Янис Алмаар. Это имя не забыть… И мы попались с ним к сионийцам! Глупо, конечно, попались… — Джейк вспоминал этот день с самого утра, мелочь за мелочью, каждый эпизод, каж-дую картинку, — А что мы делали с ним в этом посёлке? Среди гриффитов? И сио-нийцы?! Что им было нужно от нас? Интересно! А Янис?! Где он теперь? Уж он-то должен всё помнить… Ах, да! — и он не удержался от стона, глухого отчаянного возгласа, — Ты дорого заплатил за нашу беспечность, за все наши ошибки… "Триак-сид"! Да, "Триаксид"… Такого и заклятому врагу не пожелаешь.
Вот чёрт! А сам-то я что? Что я здесь делаю?! Они не могли меня так просто от-пустить…
Дёрнулся встать, узнать, в чём тут дело, спросить тех, кто знает, тех же гриффи-тов хотя бы. И сел. Сам вспомнил. Глухие хлопки выстрелов, как сквозь вату. Боль в груди и справа, под рёбрами. Боль, дикая и резкая, как вспышка. И чей-то хладно-кровный приказ, эхом отозвавшийся сейчас:
— РАССТРЕЛЯТЬ!!!
Но почему??!! За что?!! За что же?!! Боже, за что?!
Он силился вспомнить ещё что-то, но не мог, как ни старался, только устал.
Он и за обедом думал об этом, может, поэтому никто и не заметил, что это уже совсем другой человек, не тот, к которому все привыкли, не тот, которого гриффи-ты между собой называли "Ки́йрил", что значило в переводе "чужой, пришелец".
Он смотрел в тарелку, за всё время, пока ели, глаз не поднял: сначала думал над тем, что успел вспомнить, потом не решался задать вопрос. Всего один вопрос из тех, что крутились на языке, сидели в голове раскалёнными иглами и требовали ответа. Хотел спросить, но не решался и чувствовал себя стеснённо, скованно и почему-то всё больше боялся, что А-лата может услышать его мысли, почувство-вать его неуверенность и поймёт тогда, как он слаб и глуп сейчас, не знающий ни-чего и ничего не понимающий.
Обедали они в полном молчании, как всегда, и девушка та, дочь А-латы, опять ушла. Она приходила часто, к матери, то поговорить, то принести или унести что-нибудь, и всегда уходила быстро, не задерживалась, точно избегала лишних встреч с чужаком. А Джейк вспоминал её лицо, вспоминал всех тех гриффитов в день обы-ска. Ведь её же не было среди них! Это он помнил точно. Зрительная память, а осо-бенно память на лица, у него всегда была отличной. И не мог бы он тогда её не заметить среди кучки почти одних стариков и старух.
Только после обеда, когда дочь А-латы унесла грязную посуду, а Джейк проводил девушку взглядом до самого порога, А-лата произнесла с улыбкой:
— Выздоравливаешь! Сам, без моей помощи. А я уже для тебя крестоцвет пригото-вила. Выводить тебя из твоего сна… А ты сам! Молодец!
Джейк круто повернулся к ней всем телом, глянул, нахмурив брови, так, будто не мог ни слова понять на этой странной разновидности гриффитского. Но он понял и смутился. Да, он и вправду пялился на девушку, как последний дурак.
— ещё вчера ты её совсем не замечал! — и А-лата рассмеялась. — Она красивая, прав-да? — продолжила с гордостью в голосе и во взгляде, — Даже для нас, для гриффитов, — при этом слове А-лата иронично усмехнулась, и Джейк понял, о чём она подумала: гриффиты не любили, когда их так называли, они к тому же с трудом выговаривали это слово, сочетание двух согласных "ф" им не давалось. Они чаще называли себя своим привычным им именем: "лари́ны" — "дети леса".
Джейк вспоминал все эти подробности, связанные с жизнью гриффитов, удивлял-ся тому, откуда он всё это может знать, а А-лата между тем продолжала:
— Оно и понятно, почему ей пришлось вернуться сюда, домой. В городе сейчас совсем порядка нет. А до нас вообще никому дела нет, и не пожалуешься.
— В городе? — эхом отозвался Джейк, взглянув на А-лату. Ведь он хотел попасть в город. Сильно хотел. При упоминании о городе аж в груди тоскливо защемило. Но что его туда тянуло? Для чего он спешил в город? Для чего? Этого он не помнил.
— Да! Там много таких, как ты. Много! А вы, люди, — странные существа, вы, слов-но живёте для того лишь, чтоб причинять неприятности себе и другим.
Джейк молча проглотил этот упрёк, подумал с тоской и иронией: "Вот так тебе, человек! Ещё одна оплеуха, чтоб не попадал, куда не следует. А то родился челове-ком, среди людей, а сам теперь нас от дел отрываешь своими проблемами, своими болячками. Всё! Уходить отсюда пора! Спасибо! Спасибо за заботу и гостеприим-ство, но хорошего, как известно, понемногу…"
Он бы себя ещё долго раздражал подобными мыслями, но его отвлекла гостья. Аирка! Это была она. Взглянув на А-лату так, словно спрашивая разрешение, она бесшумно прошла через всю комнату, остановилась у стола. Джейк всё это время не сводил с гостьи взгляда, понял сразу: пришла по делу, сейчас спросит о чём-то.
— Тот человек, с тобой… — вся её решимость и твёрдость во взгляде, прямом, на-правленном прямо в глаза, сразу куда-то делись, стоило женщине рот раскрыть. — Парень второй… — Аирка замолчала, так и не сумев задать вопроса, волновавшего её всё это время с того момента, как чужаки эти посетили их посёлок.
А Джейк смотрел на женщину, видел, как дрожат её губы, как покрылось лёгким румянцем лицо, как растерянно моргнули огромные глаза с немым, но читающимся криком-вопросом: "Что с ним? Что с ним сделали?"
Опять этот Алмаар. Даже здесь ему повезло. Хоть один человек (прошу проще-ния, гриффит) вспоминает его добрым словом и с неподдельным участием. Хоть кому-то напоследок он сделал приятное, раз уж его до сих пор забыть не могут.
