— Мой Бог! Я не подумал об этом, когда мы заключали договор.
Фравашийская притча
Мы подъехали к Хранителю с юга ранним-ранним утром. Его хижина стояла в пятидесяти футах от недавно открывшейся трещины, а в пятидесяти милях на рассветном небе стал виден Квейткель, священная гора, подпирающая, словно голубовато-белый столп, западный край небосклона. Увидев на юге наши нарты, Хранитель, должно быть, принял нас за охотников-деваки, едущих домой. Мы рассчитывали именно на это, потому и свернули к югу. Но даже если бы он догадался, кто мы такие, у него уже не оставалось времени наморозить полозья, уложить шкуры и припасы (как бы мало их ни осталось), запрячь собак и бежать. Мы въехали в его лагерь с первым светом, и он учтиво ожидал нас на пороге, держа по девакийскому обычаю кружки с горячим кровяным чаем.
— Ни лурия ля! — воскликнул он. — Ни лурия ля! — В белой шубе, капюшон которой скрывал почти все лицо, кроме черных глаз, вид у него был сторожкий, как у волка.
— Ни лурия ля! — ответил я.
Его голодные собаки выскочили из туннеля хижины и с лаем бросились к нашим, обнюхивая их и облизывая их черные носы. Хранитель, должно быть, сразу узнал мой голос и понял, что упряжка у нас городская: уж очень радушно наши собаки виляли хвостами и высовывали красные языки, отвечая на приветствие чужих. Он поставил кружки с чаем в снег, не обращая внимания на самого крупного своего пса, который тут же принялся лакать приготовленный для нашей встречи напиток. Капюшон он откинул назад. На гладком, коричневом, блестящем от жира лице виднелась печать мрачного юмора и покорности судьбе.
— Итак, бастард Рингесс выследил меня. Или мне следует называть тебя «лорд Рингесс»? Ха!
Не успели мы остановиться, как Соли соскочил с нарт, занеся копье и целя им в живот Хранителю.
— Леопольд, так ты помирился со своим сыном? — сказал тот. — И Город еще стоит? Как это вам удалось спастись от моей старой бомбочки?
Соли скрипнул зубами так, что кровь хлынула из носа. Я видел, что он не решается пронзить Хранителя копьем, и поэтому сказал:
— Погоди!
— Вот это верно сказано: погоди, — отозвался Хранитель.
Я вкратце рассказал ему, что часть Города разрушена, что моя мать и еще шесть тысяч погибших заморожены в братской могиле. Рассказал, как мать заслонила меня от ножа в руке его клона.
— Так я и знал, что эта бомба старая, — сказал он. — Слишком старая.
— Ты убийца, — сказал Соли и уперся отставленной назад ногой в снег.
— Хорошо, вот он я — убийца, настигнутый и окруженный убийцами.
Соли покрепче стиснул копье. Я был уверен, что он вот-вот убьет Хранителя. Программы убийства уже работали в нем. Но он удивил меня. Он смерил Хранителя взглядом и спросил просто:
— При чем тут Город? Город, который ты основал три тысячи лет назад, — это правда?
Хранитель, выдохнув облачко пара, повернулся ко мне.
— Значит, ты побывал в богине, и она говорила с тобой. Что она тебе сказала про меня, а, Мэллори?
— Что ты самый старый из людей и прожил много тысяч лет.
— Так сколько же мне лет? Что она сказала?
— Сказала, что в Век Холокоста ты по крайней мере уже жил.
— Я стар, это правда.
Я слез с нарт и встал рядом с Соли. Он шагнул поближе к Хранителю, и тот отступил назад, к трещине.
— Сколько же тебе лет? — спросил я.
— Много. Очень много. Я старше, чем этот снег, старше, чем лед на море.
— Придется тебе, однако, расплатиться за твои злодеяния, — сказал Соли.
Хранитель без видимой причины бросил взгляд на небо. Былой ад кипел в его черных глазах, и я понял, что он уже расплатился за свои злодеяния кровоточащими кусками своей души, продолжает платить и никогда не перестанет.
— Все так быстро, — сказал он. — Человеческая жизнь — это несколько тяжких мгновений, ничего более, разве это зло — милосердно прекратить чью-то жизнь за несколько секунд до того, как тиканье остановится само по себе и человек умрет естественной смертью? Скажите честно!
Но мы с Соли, на себе испытавшие, что значит убивать, промолчали.
— Город прожил свой срок, — продолжал Хранитель. — И Орден тоже. Вы хорошо знаете, почему я сделал то, что сделал.
— А мать мою обязательно было убивать?
— Ее убил мой двойник, не я.
— Ее убил ты.
Он поднял кулак и прорычал:
— Твоя мать и ты, бастард Рингесс, со своим навороченным мозгом и сумасбродными новыми идеями — вот кто погубит род человеческий.
Я смахнул иней с ресниц и сказал:
— Ты и меня бы убил.
— Однажды я сделал все, чтобы тебя спасти, — помнишь? — и спас, потому что любил тебя как сына. — Он быстро взглянул на Соли. — Та книга стихов еще у тебя? Я хотел спасти тебя от богини и перестарался, будь я проклят!
Я подошел поближе к нему. Он чесал Тусу за ухом, демонстративно не обращая внимания на поднятое копье Соли. Пар вырывался из его ноздрей медленными ровными струйками. Пахло кислым потом, дыханием хищного существа. Он чего-то боялся. Его лицо было тверже любого известного мне человеческого лица, но на нем был страх. Я стал между ним и Соли. Соли выругался и отошел, ища новую позицию для удара.
Я растер лицо, чтобы четче выговаривать слова, и сказал:
— Главный Генетик исследовал ДНК твоего клона, но ничего там не нашел.
— Ну да — а что там было искать-то?
— Старшую Эдду. Секрет Эльдрии.
— Чушь собачья!
— Твердь сказала мне, что ее секрет заключен в твоих хромосомах.
— Чушь собачья.
— Что тебе известно об Эльдрии?
— Наклал я на них!
— Почему Эльдрия предостерегает человека против богини?
— Почему это? — рявкнул он, передразнивая меня. — Почему это? Почему, почему, почему?
— Сколько тебе лет?
— Я стар, как камень.
— Что тебе сделала Эльдрия? Мне нужно знать.
— Да пошел ты!
Я подошел еще ближе. Он отступил.
— Скажи, Келькемеш. Недаром же я проделал весь этот путь.
Он закрыл глаза, запрокинул голову и разинул рот в беззвучном крике. Я впервые видел его с закрытыми глазами.
— Ты знаешь мое имя — стало быть, знаешь все. Что я еще могу тебе рассказать?
— Секрет.
— Сколько же ему? — спросил Соли.
— Я родился тридцать тысяч лет назад, — открыв глаза, сказал Хранитель, — по летосчислению Старой Земли. Хотите знать в точности, сколько мне лет? Тридцать тысяч сто сорок два плюс восемнадцать дней и пять часов. — Он достал из-под шубы плоские золотые часы, раскрыл их и добавил: — Плюс пятнадцать минуть и двенадцать
