Удивительный народ. Чем больше узнаёшь, тем сильнее удивляют!.."
А старик хоть и шёл, опираясь на палку, но шёл не налегке, тащил на плече по-лотняную сумку, тяжёлую, сразу видно. Да ещё и хромал к тому же сильно на ле-вую ногу. Джейк опытным взглядом сразу отметил: с коленом что-то, и что-то серь-ёзное.
— А ты-то давно здесь? — спрашивал гриффит. Ему, по всей видимости, сильно хо-телось поговорить — чувство, свойственное всем одиноким старикам независимо от места их проживания: будь то Ниоба или Гриффит, город или заброшенный посё-лок.
— Нет. — Джейк ответил односложно, точно он и сам до сих пор не знал, сколько дней он здесь, среди гриффитов. Шёл медленно (устал, всё-таки), но старик шёл ещё медленнее, ковылял, торопился и ещё пытался разговаривать, словно при встрече с родственником, которого много лет не видел. Всё спрашивал, сам отвечал и больше рассказывал, часто смеялся над своими же словами, но смеялся по-доброму, по-стариковски.
А Джейк всё больше отмалчивался, если и отвечал, то не больше, чем "да" или "нет", а потом вдруг неожиданно предложил:
— Давайте, я вам помогу.
Гриффит согласился сразу, после даже шаг ускорил, догнал Джейка, и они так вдвоём и пошли, молодой и старый, через весь посёлок, в сторону реки, туда, отку-да Джейк пришёл, до линии заброшенных домов.
Дома были похожи друг на друга только снаружи, планировка полностью повто-рялась один к одному. Но это жилище показалось более тесным и маленьким, на-верное, от того, что все полки, все лавки были заложены и заставлены массой вся-ких разнообразных вещей: горы всевозможной деревянной посуды, золотистой, тонкостенной, будто лаком облитой; деревянные изящные ложки различной формы и величины лежали прямо насыпом. Здесь было всё, даже лёгкая деревянная по-дошва для будущих туфель на любой размер, изящная женская и попроще — муж-ская.
Джейк остановился, даже про усталость забыл. Такого он ещё ни разу в жизни не видел. Столько всего — и в одном месте! Глаза не знали, на что смотреть, и сознание не всё сразу могло усвоить и переварить. Он только медленно переводил взгляд с немым возгласом, застрявшим где-то в горле. А старик сгрёб стружку с лавки, мед-ленно сел на расчищенное место, вытянул изувеченную ногу, устало прикрыл глаза.
Джейк опомнился лишь тогда, когда с его плеча на пол упала сумка, и бряцание это прозвучало в тишине как взрыв. Даже облачко пыли поднялось. Старик шевель-нулся, подобрал свои пожитки, стал выкладывать на стол содержимое: несколько свежеспиленных чурочек из деревьев разной толщины, а потом ножи, тускло забле-стевшие на солнечном свете, просочившемся сквозь задёрнутые неплотно занавес-ки.
А вот и металл! Джейк взял одни нож, повертел в руках, разглядывая. Удобная, как раз под руку, выточенная из плотного розового дерева ручка. Ценная, должно быть, порода, из такой на Ниобе особенно ценилась изящная мебель для гостиной, пепельницы или статуэточки на столе. Когда вокруг один пластик, вещи из дерева — высший шик. Они и по карману лишь состоятельным людям. В их доме тоже таких несколько штук было, одна стояла у матери на столе в её кабинете: фигурка девуш-ки с венком и гирляндой из цветов и со свирелью, чуть-чуть недонесённой до губ. Точёное, тщательно проработанное лицо, рассыпавшиеся по плечам волосы, каж-дый лепесток цветка и даже дырочки на свирели. Удивительное мастерство. Каза-лось, ещё немного — и девушка шевельнётся, донесёт свирель до губ — и зазвучит нежнейшая, такая же изящная музыка. Ценная, коллекционная вещь. Джейк знал, что мать привезла её с Гриффита, а сделал статуэтку то ли дед, то ли отец матери. Она сама про это никогда не говорила.
Полотно ножа, чёрно-синее, гладкое, как стекло, тускло поблескивающее, оказа-лось тёплым на ощупь. Металл, каким бы он ни был, не обладает такой слабой теп-лопроводностью. Странно! А как наука это объясняет? Может, новый металл? Но-вый сплав? Почему тогда не слышно ничего про это?
Пригляделся повнимательнее. Может, камень? Делали же далёкие предки людей ножи из камня! Нет. Это было дерево. Дерево! Даже с прожилками волокон, как всякая древесина. Но прожилки этого удивительного дерева, тоненькие, с трудом различимые, сразу давали понять, что древесина сверхплотная. Но всё равно резать дерево деревом? Это нонсенс! Как можно?!
Коснулся лезвия подушечкой пальца, прикинул, повернув нож к свету. Лезвие тоненькое, как бритва, хорошо заточенное. Вот это да!
Потянулся, взял со стола ещё одни нож, маленький, со скошенным лезвием, чуть загнутым лопаточкой. Да, и этот тоже из дерева.
Поразительно! Цивилизация, совершенно не знакомая с обработкой металла, со-всем не добывающая руды. Такого не было ещё в истории человечества! Это же беспрецедентный случай! Почему тогда молчат исследователи? Учёные? Этногра-фы? Антропологи? Почему они все так мало говорят об этом народе?
Старик шевельнулся у Джейка за спиной, вздохнул тяжело, спросил вдруг о том, о чём спрашивал ещё на дороге:
— Так ты из города, значит? И много вас таких теперь у нас, а?
Джейк повернулся к гриффиту, вопросительно улыбнулся уголочками губ, вски-нул брови, взглянул рассеянным взглядом, будто не расслышал вопроса, но ответил чётко и сразу:
— Не знаю. Но таких, как я, по-моему, только один…
— Что ж вас в городе держит, а? — старик протяжно вздохнул, поморщился с болью, поглаживая натруженное колено, но чувствуя только внутреннюю душевную боль, — Эх, молодёжь… Не хотите вы назад, не хотите… — помолчал немного и вдруг, резко вскинув голову, взглянул на Джейка, всё также стоявшего с ножом в руках, — Забыли нас, старых! Все корни свои на человеков променяли! А что они вам обещают? Чем они вас держат? Вот тебя? Что ты в городе нашёл, а?
— Я? — Джейк растерялся. И больше не от этой прямоты, а оттого, что старик до сих пор не разобрался, что перед ним человек, а не гриффит.
— Ты! — гриффит усмехнулся, — Ты — молодой, сильный! Много вас таких в городе! Увечитесь, горбатитесь, мрёте… Видел ты уже смерть? — Джейк моргнул, соглаша-ясь, перебить старика он не решался. Он даже не знал, как бы так поделикатнее объяснить гриффиту его ошибку, его заблуждение, что совсем не того он вразумить пытается, не гриффита вовсе. Но гриффит продолжал, — А ведь я полжизни прожил — смерти не видел. Слова такого не знал… — говорил с глухим отчаянием, без злости, без раздражения, только с болью, с желанием разобраться во всех переменах, ус-певших произойти за одну лишь его жизнь. Как же так? Почему? Все они когда-то верили, что появление людей — добрый знак. Начало каких-то новых перемен, нача-ло чего-то доброго… А получилось? Что же получилось в результате?
