Но только доверишься – и сагон полностью теряет к тебе интерес.
Он сам хочет – довериться. Но не может.
И он обвиняет людей, он требует от них... чего-то... не подозревая, что люди не в состоянии дать ему то, чем они богаты, и чего навеки лишился он сам.
И он снова и снова идет к людям, потому что вне людей – страшная и мертвая пустота. Бессмертие, которое хуже смерти. Ад.
Война, которую они ведут против нас, часто нелепа, непонятна. Потому что вот вне этого – индивидуальных мотивов каждого сагона – понять ничего нельзя.
Пойми, сагоны по сравнению с нами и правда – всемогущи. Какую бы физическую цель они ни поставили, они добьются ее очень скоро. Уничтожить все человечество? – легко. Захватить любую из планет – как нечего делать. Создать себе миллиарды рабов?
Ты знаешь, я даже думаю, что они могут сломить любого человека. Есть те, кто долго сопротивляется, мы, например. Но наверное, и на нас есть свои средства... Хотя тут сложнее – на то должна быть воля Господа, ведь не своими же силами мы сопротивляемся. Но мы им особенно интересны, потому что общение с нами очень уж долго и плодотворно.
Но у них нет этих целей – физических. Ни в коем случае они не хотят гибели человечества. Да и рабы им – по большому счету – не нужны. И уж конечно, совершенно ни к чему воспитывать из людей магов или полусагонов. Все, ради чего они ведут войну – удовольствие пообщаться с нами. Хотя бы так.
Почему они не вылавливают людей поодиночке, но играют народами? По-видимому, не только индивидуальный разум каждого сагона стремится к общению, но и все их единство, весь коллективный сверхразум наслаждается этой игрой. Для них – игрой.
Это похоже на то, как садомазохисты в своих странных отношениях находят возможность испытать некий экстаз, как суррогат любви. Это похоже на то, как ловелас, перебирая женщин, бросая одну за другой, все ищет в них что-то неземное – не подозревая, что искать это следует лишь в своей душе.
Ведь какие-нибудь дипломатические отношения с людьми – все это сагонам не нужно. Только самые искренние, самые глубокие. Пусть это будет война! Ведь ничто так не обнажает самую суть человека, как война. Ненависть, страх – так же сильна, как любовь, правда, сагоны не способны и на ненависть, и на страх. Но хотя бы нас вызвать на искренние чувства... Попробовать.
– Зачем же они создали орден кнасторов?
– Думаю, просто тактический ход в войне. А может быть, здесь есть и другие возможности... далеко идущие. Однако интересны им не кнасторы – люди.
Ильгет долго молчала, держась за руку Арниса, обдумывая его слова. Они уже приближались к подъезду. Вдруг она сказала.
– Но это же значит, Арнис...
– Да. Что мы никогда не сможем остановить эту войну.
Они поднялись по лестнице. За дверью взволнованно гавкнула Ритика.
В коридоре горел свет. И в гостиной тоже. Все пятеро детей не спали – сидели и смотрели на них.
Потом дети бросились к ним. Даже Анри. Он неловко обнял Ильгет. А снизу ей на руки лезла Дара, забыв о том, что она ведь уже большая и тяжелая девочка.
– Вы волновались... – сказала Ильгет, – простите нас. Так получилось.
– Мы молились, – сказала Арли, – мы тут сели и все время молились. А что с вами случилось?
– Все хорошо, – улыбнулся Арнис, – все хорошо, ребята...
Они стояли и смотрели на родителей. Почти взрослый, с бледным, решительным лицом – Анри. Лайна, черноглазое, необыкновенно милое личико, и такие трогательные складочки у губ... Арли. Золотые мамины волосы зачесаны назад, темные глаза горят под высоким, бледным лбом. Дара. Белокурое, почти ангельское создание, складочки пухлого лобика, ясные голубые глаза. Эльм. Как всегда, русые волосы чуть встрепаны, серые глаза поблескивают, маленький вздернутый нос. Ритика вылезла в круг и наконец-то смогла проявить всю свою любовь к загулявшимся за полночь хозяевам – ее хвост бешено крутился, стриженая кофейная морда расплывалась в собачьей улыбке.
– Мы убили сагона, – сказал Арнис, – мама это сделала. Все, ребята, сагона больше нет. И мы возвращаемся на Квирин!
– Ура-а! – и снова образовалась куча мала.
Дети сами себе не смели признаться в том, насколько они соскучились по Квирину.
Глава 23. Минакс.
Ильгет прикрыла за собой дверь палаты. Несколько шагов – и она в широком, прохладном холле, где по стене, по камням сбегает фонтан, а снизу вспушилась богатая водная зелень. И на лавочке, вдоль фонтана – все сразу. Глаза. Восемь пар глаз. И все ждут.
Ильгет подошла безмолвно, встала рядом с друзьями.
– Ну что, Иль? – спросила тихо Иволга, – как?
Она пожала плечами.
– Все так же. Вообще бодрый такой, веселый. Сроду таким не был. Мне кажется, он рад, что ли... Арниса попросил остаться. Что-то он там хочет ему сказать.
Она села рядом с Иволгой. Посмотрела на Вениса.
– Слушай, ты ведь врач все-таки... ну как такое может быть? Я не могу понять. Ты же знаешь, я с Ярны...
– И наша медицина не всесильна, – ответил Венис, – тут ничего не сделаешь, Иль. Если бы могли... Просто старение. Старый очень организм.
– Очень старый? О чем ты? Ему чуть за семьдесят.
– Да, конечно, но это календарные годы. Физиологически ему за сто.
– Я тоже не понимаю, – пробормотал Ландзо, – за сто? Он еще месяц назад с нами по полигону бегал.
– Он держался на гормонах, мы тянули, сколько могли, – объяснил Венис, – а потом – стремительный процесс.
Все вновь замолчали. Как-то это было уж... слишком. Слишком неожиданно, тяжело, жестоко. Не может такого быть.
Так не умирают. Умирают где-то далеко, не на Квирине. Туда нужно еще долететь. Там умирают, под пулями, под лучами, ракетами. Иногда убивает сам космос, рвет тело вакуумом. Или можно сгореть в лучах чужой звезды, быть раздавленным космическими полями. Худший вариант – смерть под пытками или под огненным слепым взглядом сагона.
Но не здесь. Здесь смерти нет.
– А помните, – произнесла Айэла, – помните, он сказал – простите, ребята, что я вас всегда посылаю...
Марцелл положил руку на ее запястье.
– Подожди, Айли. Рано еще вспоминать.
Арнис сел совсем рядом с изголовьем. Странно выглядел Дэцин сейчас. Он и в самом деле сильно изменился. Быстро. Улетали на Ярну – был еще совершенно нормальный, бодрый, пусть и полностью седой человек. Теперь же – старик... лицо ввалилось, странно торчит нос, оказавшийся очень большим. Горят ввалившиеся темные глаза. Но лицо удивительно спокойное, мирное. Веселое даже.
Дэцин поднял морщинистую руку... Всегда были эти морщины? Давно? Кажется, нет. Положил свою теплую ладонь на руку Арниса.
– Ну вот, послушай, Арнис...
