— Разве здесь можно выкопать яму так быстро? — спросил Сакс.
— Здесь уже есть одна неподалеку, может, нам удастся до нее добраться. Она в четырех километрах. И я думаю, что нам это удастся.
— Да у вас тут целая система.
— Ну, мы все-таки прожили под землей четырнадцать лет — я имею в виду четырнадцать марсианских лет. Техника удаления тепла для нас имеет большое значение.
— Но как вам удается его удалять в постоянных жилищах, если, конечно, они у вас есть?
— Мы уводим его по трубам глубоко в реголит и топим лед, чтобы добывать воду. Или же выводим скрытыми каналами, замаскированными под твои мельницы. И это далеко не все способы.
— Мельницы были не лучшей идеей, — признал Сакс. Фрэнк, ехавший в другой машине, усмехнулся. Всего тридцать лет понадобилось Саксу, чтобы это понять, как сказала бы Энн, если бы захотела взять слово.
— Нет-нет, это превосходная идея! — сказал Мишель. — Они за это время выделили в атмосферу миллионы килокалорий.
— Любой мохол делает то же самое за час, — натянуто ответил Сакс.
Они завели спор о разных проектах терраформирования. Энн заставила их голоса звучать у себя в голове так, будто они говорили на незнакомых языках, — это удалось ей на удивление легко, в последнее время суть всех разговоров была для нее едва различима, ей приходилось прилагать больше усилий, чтобы вникнуть в них, а не чтобы отстраниться. Не обращая на них внимания, она лишь ощущала, как Марс подскакивает и трясется под ней. Они ненадолго остановились, чтобы закопать нагретую катушку. Когда двинулись дальше, дорога стала более гладкой. Теперь они забрались вглубь Лабиринта, и в обычном марсоходе она сейчас смотрела бы сквозь световой люк на тесные и крутые стены каньона. Они двигались по рифтовым долинам, расширившимся благодаря обвалам, — когда-то в них был лед, теперь сместившийся в водоносный слой Комптон, что предположительно находился под Лабиринтом.
Энн подумала о Питере и бессильно содрогнулась. Никто этого не замечал, но страх не давал ей покоя. Саймон тайком приглядывал за ней, на его лице отражалось беспокойство, и она вдруг возненавидела его собачью преданность, собачью любовь. Ей не хотелось, чтобы о ней заботились таким образом, это было тяжкое, нестерпимое бремя.
На рассвете они остановились. Два каменных марсохода припарковались на краю участка, где сгрудились похожие на них, валуны. Целый день прибывшие сидели в машинах, поедая разведенную водой или нагретую в микроволновках пищу, пытаясь поймать телевизионные или радиопередачи. Но ничего путного из этого не вышло — лишь редкие порывы речей на разных языках и кодировках. Эфирный мусор, разбавленный несвязной мешаниной. Казалось, будто резкие вспышки помех служили отражением электромагнитных импульсов. Но, по словам Мишеля, электроника марсохода была приспособлена к суровым условиям. Сейчас он сидел в своем кресле с таким видом, будто медитировал. Новое упокоение для Мишеля Дюваля, подумала Энн. Он словно привык ждать и прятаться целыми днями. Его напарника, молодого водителя второй машины, звали Касэй. Нотки угрюмого неодобрения так и не пропадали из его голоса. Что ж, они этого заслуживали. После полудня Мишель показал Саксу и Фрэнку место, где они находились, на топографической карте, которую вывел на экраны обеих машин. Их путь по Лабиринту лежал с юго-запада на северо-восток, по одному из крупнейших его каньонов. Начинаясь с зигзагов на востоке, путь этот тянулся по крутому спуску, пока они не оказались в обширной области между Лабиринтом и изголовьем каньонов Ио и Титония. Мишель называл это место проломом Комптон. Это была хаотическая земля, и пока они не пересекли ее, чтобы попасть в Ио, Мишель не мог найти покой.
— Просто без этой неровной дороги местность была фактически непроходимой, — сказал он. — И если они догадаются, что мы покинули Каир в этом направлении, то могут просто ее разбомбить.
Они проехали около пятисот километров за предыдущую ночь — пересекли почти весь Лабиринт; еще одна такая ночь, и они доберутся до Ио, оставив позади свою полную зависимость от единственного маршрута.
День выдался темный, воздух полнился коричневыми частицами, дули сильные ветры. Новая пыльная буря — в этом не возникало сомнений. Температура быстро падала. Сакс фыркнул, когда услышал голос по радио, сообщивший, что буря становится глобальной. Мишель, однако, был доволен. Это означало, что теперь они смогут передвигаться и днем, вдвое быстрее прежнего.
— Нам нужно проехать пять тысяч километров, и бóльшая часть пути пролегает по бездорожью. Если мы сможем ехать еще и днем, это будет чудесно, я так не ездил со времен Великой бури.
На следующий день они уже спустились в пролом Комптон и в тесный каньон Ио, после чего Мишель наконец расслабился.
Ио был самым узким из всех каньонов в системе Маринер — в месте, где он отходил от пролома Комптон, отделяя равнину Синай от цепочки Титания, ширина его составляла всего двадцать пять километров. Каньон представлял собой глубокий разрез между этими двумя плато, длинную и узкую расщелину. Но они видели стены лишь мельком, сквозь пузырьки воздуха среди пыли. И они ехали дальше по ровному, но усыпанному камнями пути на протяжении всего долгого, тусклого дня. В машине было тихо, радио они приглушили, чтобы не так раздражал шум помех. По камерам, что располагались выше окон, хлестала пыль, и казалось, что они вообще еле двигались. А нередко создавалось даже ощущение, будто они просто крутятся по оси.
Вести машины было тяжело, и Саймон с Саксом сменяли Мишеля и Касэя, следуя их указаниям. Энн по-прежнему молчала, и они не просили ее садиться за руль. Сакс вел, то и дело поглядывая на экран, куда выводились атмосферные показания. А ей и из своего конца машины было видно: его искин показывает, что из-за падения Фобоса атмосфера стала заметно утолщаться, а давление выросло на пятьдесят миллибар, что было теперь огромным количеством. И из новообразованных кратеров все еще исходили газы. Сакс заметил это изменение с совиным удовлетворением, словно позабыв о смертях и разрушении. Уловив ее взгляд, он отозвался:
— В нойскую эру, наверное, так же было. — Он хотел сказать что-то еще, но Саймон взглядом заставил его умолкнуть, и он сменил тему.
В другой машине Майя и Фрэнк проводили часы, наперебой засыпая Мишеля вопросами о тайной колонии, обсуждая с Саксом текущие физические изменения или рассуждая о войне. Бесконечно все это перемалывали, пытались прочувствовать, понять, что случилось. Говорили, говорили, говорили. Когда наступит Судный день, думала Энн, когда мертвые восстанут из земли, Майя и Фрэнк будут по-прежнему говорить, пытаясь понять, что случилось. Почему все вдруг нарушилось.
