— Самое дорогое, что у нас есть, это наши жизни. Твоя, моя, твоей мамы, дедушки, твоего брата и сестер. Вот за что мы должны бороться до конца. Вот за что мы должны жертвовать всем.
Армас тогда горячо согласился с ним, и отец ему улыбнулся и похлопал по плечу. Он видел, что сын действительно понял его.
И вот теперь Армас сидел, уставившись на бутылку с мутным огненным пойлом, за тридевять земель от дома, уже готовый к тому, чтобы сдаться президенту и… И, разумеется, погибнуть вместе со всей семьей. Ибо нет ни единого шанса пересечь границу империи незамеченным, незамеченным совершить посадку на Аретас и добраться до кого-то, кто мог бы рассказать ему правду… Ни единого!
— Деньги могут открыть любые ворота! — вещал Ооаэо, — Надо только как следует заплатить… Всем, кому надо!
Армас с ним не спорил. Какими еще категориями может мыслить саланец? Может ли он понять, что сейчас его ждут. И если, может быть, в другое время ему удалось бы проскользнуть и действительно дать взятку кому-то там, то не теперь.
И оставить все, как есть, он тоже не мог — он единственный из семьи на свободе, он ОБЯЗАН что-то предпринять. Может быть, Генлои не лгал и его родные действительно все еще живы, томятся в тюрьме уже столько лет и ждут… конечно, они ждут, что Армас придет освободить их. У них не возникнет и тени сомнения в этом.
Вот так и сидел он, предаваясь грустным мыслям, и пытаясь в очередной раз найти решение задачи, у которой, судя по всему, решения не было вовсе, когда вдруг заметил, как в кабак вошел… эрайданец. Коренного жителя великой империи узнать не представляло труда, средний рост эрайданца был немного выше, чем у большинства гуманоидов, но не это самое важное — у всех эрайданцев были белые волосы, без капли пигмента при довольно смуглой коже лица.
Меньше всего Армас ожидал встретить на Салане эрайданца, по крайней мере, никогда раньше он не видел соплеменников на этой планете, и вот… Чистокровный эрайданец, без малейших признаков мутации, только очень тощий, грязный и оборванный.
Тощий грязный бродяга и эрайданец — это были настолько несовместимые понятия, что Армас просто не поверил своим глазам, и списал бы увиденное на зеленого змия, если бы сидевший с ним рядом Ооаэо вдруг не заорал на весь зал:
— О глядите, нищий эрайданец!
И все присутствующие тот час обратили свои взоры на этого несчастного, который как раз занимался тем, что критично осматривал мусоросборник, намереваясь выхватить из него что-нибудь полезное, если таковое вдруг появится. Эрайданец не обратил ни малейшего внимания ни на возглас, ни на обращенные к нему взгляды, он продолжал всматриваться в мусоросборник.
— Заткнись, идиот, — проворчал Армас, поднимаясь из-за стола. Ноги не совсем твердо держали его, и он пожалел, что так много выпил как раз тогда, когда судьба дарила ему шанс. Еще в тот момент, когда его друг саланец вопил, привлекая внимание толпы, он уже придумал план, в соответствии с которым сможет помочь своей семье. Он облагодетельствует этого тощего эрайданца, превратит его в богача за то, что тот отправится в империю и привезет ему информацию.
— У меня есть к тебе дело, — сказал он, подходя к нищему.
— А у меня к тебе нет никакого, — буркнул тот, не отрывая взгляда от ползущего конвейера с отбросами.
Армас усмехнулся.
— Даже если окажется, что я твой земляк?
Нищий поднял голову и их взгляды встретились.
«Он сумасшедший. Абсолютно безумный. У меня ничего не выйдет», — подумал Армас и произнес:
— Может поговорим? Мое имя Армас Вердей Конет эрселен Хайллер.
— Вэгул Идар Лерн мевоузу Шейери.
Они подошли к столику, из-за которого Армас выгнал своего приятеля саланца, и посадил на его место нового знакомого.
— Ну рассказывай, как ты здесь оказался.
ЭГАЭЛ
Где-то далеко за условной границей галактики, по умолчанию считавшейся дикой и незаселенной, была планета. Это была большая и тяжелая планета, обладавшая атмосферой — весьма, впрочем, своеобразной — и жизнью — тоже довольно-таки своеобразной.
Обитали на ней существа, не похожие ни на каких других в галактике — эти существа не имели формы. То есть конечно они ее имели… когда им того хотелось… предпочитая висеть над кипящими серой болотами в образе шара, общаясь друг с другом путем переливов цвета на круглых боках.
Лишь в брачный период, собираясь все вместе на ветряных пустошах, они выходили из своего медлительного и сонного состояния, изощряясь в форме и цвете для привлечения особей противоположного пола. На это зрелище действительно стоило бы посмотреть, ибо вряд ли кто-то из жителей галактики где-то еще мог бы увидеть чудо, подобное тому, что происходило на этой безымянной планете. Действительно безымянной, потому что флегматичные ее жители не потрудились дать ей имени.
Задумывались или нет обитатели безымянной планеты о возможности существования какой-то жизни вне ее, остается загадкой, как и все остальные мысли и размышления сих существ, но то, что они о чем-то размышляли — это наверняка. Будучи разумными организмами, что еще могли они делать, зависая большую часть своей жизни на одном месте, и ведя беседы друг с другом?
Существа не имели никаких претензий к своему образу жизни, не желали никакого неведомого комфорта, поэтому не строили и не творили, и планета их никак не менялась на протяжении всех миллионов лет существования на ней такой странной формы жизни. И продолжалось бы все таким точно образом еще миллионы лет, если бы однажды одно из шарообразных, переливающихся пастельными оттенками голубого и зеленого, не увидело странный угловатый предмет, сверзившийся с неба и плюхнувшийся в болото неподалеку.
Существо вышло из задумчивости, зеленый цвет сменив на бледно-серый, оно повисело немного на месте, словно сомневаясь в целесообразности того, что намеревалось делать и все-таки сделало это — оно поплыло в сторону упавшего предмета.
В жизни обитателей планеты было единственное непреложное правило, которому они следовали свято — сохранять энергию, ибо энергия накапливалась долго, а расходовалась быстро. Только в брачный период можно было позволить себе небольшое безумство. Но только — очень небольшое.
Существо поступило весьма опрометчиво, решившись потратить энергию на такой незначительный фактор, как любопытство, но оно было одно, никто не следил за ним, некому было прочесть нотацию и наказать, а существо еще было таким юным, еще не постигшим жизненной мудрости… И потом, оно ведь не собиралось тратить слишком много энергии, оно хотело только посмотреть.
