– Женя, ты когда включил канал на Р-4500? Вспомни с точностью до минуты.
– Точно по графику, ровно в шесть сорок пять.
– Как долго буровая не отвечала?
– Минут семь. Я перевел канал в режим автоматического вызова на связь и зафиксировал позицию вот с этой картинкой, – Женя кивнул на экран. Трофимова появилась минут через семь. Волосы в беспорядке… В спешке выпалила то, что вы уже знаете, и убежала.
– Повтори для Вадима, он не знает.
– Вот дословно: «Извини, Галкин, здесь такое творится!.. Песков всех нас вампирами обозвал и Айдарова чуть не убил!»
– Песков… Айдарова? – промямлил я ошарашенно. – Вы что, парни!..
Разыгрываете меня, что ли?
– Погоди, это не все, – обронил Можаровский. – Кроме всего прочего, Женю потряс ее смех.
– Ну… не совсем смех, – робко возразил Женя. – После своего торопливого сообщения Трофимова странно так хохотнула и сразу выпорхнула из диспетчерской. На ее руке и белом халате была свежая кровь…
«Хохотнула, выпорхнула, – мысленно повторил я как в гипнотическом трансе. – Свежая кровь!..» Меня передернуло.
– В каком месте халат был в крови? – спросил Можаровский.
– Собственно… несколько пятен. На пальцах, на рукаве и… вот здесь, на груди. – Галкин показал где. – И пятно на щеке. У меня сразу так… подозрение, что она не в себе.
– Кто? – выдохнул я.
– Трофимова.
– Конкретнее, – потребовал Адам. – Что значит «не в себе»? Умом тронулась? Или, может быть, навеселе?
– Может быть…
– Спирт у тебя на буровой имеется? – тихо спросил Адам. – Эй, старший прораб буровых работ, я тебя спрашиваю.
Я словно опомнился. Обвел взглядом стены, чтобы легче было взять себя в руки. Процедил:
– Навеселе, говорите?
Женя Галкин неуверенно развел руками. Можаровский пристально смотрел на меня.
– Ну вот что, – сказал я, чувствуя неприятное натяжение кожи на собственных скулах. – Я больше трех лет с ними работаю и уж как-нибудь каждого знаю. Кстати, Песков и Карим Айдаров – друзья. А насчет Светланы Трофимовой… это вы бросьте! За такое я ведь… и врезать могу.
Я поднялся. Галкин неуверенно отступил. Главный диспетчер, обратив ко мне побагровевший затылок в завитках рыжих волос, повел рукой над пультом сектора Амазонии. Красиво повел, музыкальной рукой маэстро над мануалами органа в старинном соборе. В Воскресенском, скажем, соборе музейного городка Новый Иерусалим. Великое Внеземелье, даже не знаю, в какой точке эклиптики сейчас этот Новый Иерусалим!
– А вот сюда, старший прораб, взглянуть хочешь? – прошипел маэстро Адам, и от мерзкой его интонации глаза мои непроизвольно сузились, а кожа на скулах натянулась до хруста. – Сядь, разговор не окончен.
Сектор Амазонии ожил: организованно вспыхнули и погасли командные группы светосигналов. На экране сменилась картинка. Я узнал интерьер бурового зала, сел. И вовремя.
В глубине, как всегда, хорошо освещенного рабочего зала нашей Р-4500 белели накрытые цилиндрическими кожухами громоздкие барабаны для проходческих шлангов, лоснились блеском инструментальной стали аккуратно укрепленные на стендах буровые наконечники, мигали табло температурного и газового контроля. Я перевел взгляд ближе – на устье скважины. Точнее, на агрегат обеспечения герметизации забитого в устье скважины обсадного стакана. Проходческий шланг глянцевым телом питона свисал с желобчатого обода верхнего блок-балансира и, плотно обжатый сальником гермокольца, исчезал в направляющей, откуда начинался его четырехкилометровый путь по вертикали в промерзшие недра планеты. Двух секунд мне было достаточно, чтобы понять: проходки нет, буровая простаивает. О том же свидетельствовала индикация бурового процесса: в левом нижнем углу экрана светились нули. А в правом – рдела расползшаяся на серебристом полу рабочего зала глянцевитая лужа…
Уяснив наконец, что собой представляет эта ужасная лужа, я беспомощно оглянулся. Галкин ушел. Главный все так же сидел на коробке, но смотрел куда-то в сторону от экрана. Они уже это видели. Вот, значит, в чем дело…
Словно желая подчеркнуть масштабы несчастья, кто-то оставил возле кошмарной лужи залитый кровью халат. Когда я увидел этот халат, мне показалось, будто вокруг меня внезапно исчез воздух – дышать стало нечем.
Что ж это она говорила: «Песков Айдарова чуть не убил»?! Судя по размерам лужи, Песков Айдарову голову оторвал, не иначе…
Почти невидящими глазами я попытался всмотреться в синий кружок, который сиял возле воротника брошенного халата. Нет, на таком расстоянии букв не видно… Хотел попросить Можаровского дать увеличение на экран, но мне помешали. Пульт скрипнул звукосигналами столичного вызова, и чей-то голос напористо произнес:
– Центр – сектору Амазонии. Ну, как у вас? Нового что?
– Ничего, – ответил, взглянув на меня, Адам. – Пятая по-прежнему не отвечает. У вас что?
– Бригада медикологов в сборе. Перед стартом интересуются последними новостями.
«Значит, реаниматоров вызвали», – обреченно подумал я.
– Все по-прежнему, – повторил Адам. – Ничего нового.
– А кто сегодня на пятой сменный мастер бурения?
– Вадим, кто у тебя там сменный? – переадресовал вопрос Можаровский.
– Фикрет Султанов, – проговорил я деревянным ртом. – А при чем сменный, если за все отвечает прораб? Я буду на буровой раньше реаниматоров.
– Нил, когда медикологи вылетают? – осведомился Адам.
Длинная пауза. Можаровский не выдержал:
– Нил! Берков!
– Аэр медикологов стартовал, – донеслось из столицы. – Прорабу – мои соболезнования. Ну что, конец связи?
Мне было плевать на соболезнования Нила Беркова. Я разглядывал синий кружок на пропитанном кровью халате и ждал, когда Можаровский освободится.
Покосившись в мою сторону, он пояснил:
– Я тут с перепугу инициативу на себя взял – медиков без твоего ведома вызвал.
– Правильно сделал. Дай-ка увеличение на экран. Вот здесь… – я тронул место у своего плеча, где на спецхалатах бурильщиков в синем кружке обозначены инициалы владельца.
– Уже смотрели, – сразу понял Адам. – Инициалы «Эн. Пе.» – Он дал на экран увеличенное изображение белых букв на синем фоне: «Н. П.». – Видишь?
Я не ответил. Я ожидал увидеть инициалы Айдарова.
– Очевидно, халат Николая Пескова. Других «Эн. Пе.» на буровой как будто нет?
– Других нет. – Я встал. Голова у меня шла кругом.
Плохо помню, как я добирался до экипировочной и как парни из команды шлюзового обеспечения снова натягивали на меня эскомб. Все происходящее почему-то казалось мне странным действием, не имеющим ко мне отношения.
Ощутив на лице холодную кислородную маску, я сделал несколько глубоких вдохов и только после этого осознал, что в жизни моей наступает крутой поворот. Я уже не буду прорабом. Снимут к чертовой бабушке. Я уже не буду работать на буровой. Отстранят. Теперь меня объявят персоной нон грата и предложат убраться с Марса первым же рейсовиком. Или, хуже того, вообще прихлопнут служебную визу во Внеземелье. Но самое страшное – если умрет Айдаров.
