И аселени, и их близкие родственники митранианцы обладали умственными способностями, которые позволили им достичь высот в математике и философии, но зато они не имели никакой власти над физическим миром. Дома, орудия производства, одежда — любые проявления материальной культуры — были им совершенно неведомы. Для рас, обладавших руками, щупальцами или другими средствами манипуляции, их культура могла показаться в высшей степени ограниченной; но такова приспособляемость мозга и сила привычки, что они редко замечали этот свой недостаток и не могли вообразить иного способа жизни. Для них было совершенно естественным бродить большими стадами по плодородным долинам, останавливаясь там, где находилось изобилие пищи, и вновь пускаясь в путь, когда ее запасы уменьшались. Эта кочевая жизнь оставляла достаточно времени для занятий философией и даже некоторыми искусствами. Телепатические возможности этой расы покуда не лишили их голосов, и они разрабатывали сложную вокальную музыку и еще более сложную хореографию. Но больше всего они гордились диапазоном своих мыслей, на протяжении жизни тысяч поколений они направляли свои мысли блуждать в туманной бесконечности метафизики. О физике же, и вообще о любой науке о веществе, они ничего не ведали, не знали даже, что подобные существуют.
— Кто-то идет, — внезапно сказала Джерил. — Кто это?
Эрис не потрудился даже взглянуть в сторону, куда Джерил показывала, но в его ответе прозвучала некоторая напряженность.
— Это Аретенон. Я здесь договорился с ним встретиться.
— Я рада. Когда-то вы были такими хорошими друзьями, что я даже огорчилась, когда вы поссорились.
Эрис угрожающе ударил копытом о дерн, как он делал всегда, будучи смущен или раздражен.
— Наша дружба кончилась, когда во время пятой битвы он оставил меня на Равнине. Я тогда еще не знал, зачем ему понадобилось уйти.
Глаза Джерил расширились во внезапном удивлении и понимании.
— Ты хочешь сказать — он имел какое-то отношение к Безумию и к тому, как закончилась война?
— Да. Очень немногие знают о рассудке больше, чем он. Я не знаю, какую именно роль он сыграл, но, безусловно, важную. Не думаю, что он когда-нибудь нам об этом расскажет.
Все еще находясь от них на существенном расстоянии, Аретенон большими прыжками зигзагом поднимался на холм. Скоро он был уже рядом и инстинктивно наклонил голову, чтобы коснуться ногами Эриса в универсальном жесте приветствия. Затем он остановился, страшно смущенный, и возникла неловкая пауза, пока Джерил не кинулась спасать ситуацию, отпуская какие-то общие замечания.
Наконец Эрис заговорил, и Джерил с облегчением ощутила его явное удовольствие от встречи со старым другом, впервые после того, как они расстались в разгар войны. Она же в последний раз виделась с Аретеноном еще раньше и теперь с удивлением замечала, как сильно он изменился. Аретенон был много моложе Эриса, но сейчас никто бы не догадался об этом. Часть его когда-то золотой шкуры с возрастом потемнела, и Эрис с присущим ему искрометным юмором вдруг заметил, что скоро его трудно будет отличить от митранианца.
Аретенон улыбнулся.
— В последние несколько недель это было бы мне полезно. Я только что прошел через всю их страну. Как ты можешь предположить, мы там были не слишком популярны. Если бы они узнали, кто я, вряд ли бы мне удалось вернуться живым, несмотря на перемирие.
— Но ведь не ты же, в конце концов, ответственный за Безумие? — спросила Джерил, не в силах сдержать любопытство.
Мгновенно она почувствовала стену плотного оборонительного тумана, которой, словно щитом, Аретенон отгородился от мира. Затем пришел ответ, странно приглушенный, как будто пришел откуда-то издалека, что очень редко происходило при телепатическом контакте.
— Нет, главная ответственность лежит не на мне. Но… я был очень близок к тем, кто это устроил.
— Конечно, — ответил Эрис несколько раздраженно, — я только простой солдат, и мне этих вещей не понять. Но я бы хотел знать, как вы это сделали. Естественно, — добавил он, — ни Джерил, ни я никому об этом не расскажем.
Опять показалось, что завеса окутала мысли Аретенона. Затем он слегка приподнялся.
— Мне мало что позволено об этом рассказывать. Как ты знаешь, Эрис, меня всегда интересовал ум и его работа. Ты помнишь игры, в которые мы когда-то играли, когда я пытался проникнуть в твои мысли, а ты делал все, чтобы остановить меня? И как я иногда заставлял тебя действовать против твоей воли?
— Я все равно считаю, — сказал Эрис, — что ты не смог бы сделать этого с кем-то, тебе не знакомым, а в тех играх я бессознательно тебе помогал.
— Тогда это так и было, но теперь все изменилось. И доказательство тому — вон там, в долине.
Он сделал жест, указывая на последних, отставших пленников, которых подгоняла охрана. Темный поток почти прошел, и вскоре вход в ущелье будет закрыт.
— Когда я стал старше, — продолжал Аретенон, — я проводил все больше и больше времени, исследуя работу ума и пытаясь понять, почему некоторые из нас могут с такой легкостью проникать в чужие мысли, а другие совершенно неспособны это сделать и вынуждены оставаться в изоляции, в одиночестве, должны общаться звуками или жестами. И особо меня заинтересовали те редкие, полностью расстроенные умы, чьи обладатели уровнем ниже, чем дети.
Мне пришлось отложить свои исследования, когда началась война. Затем, ты знаешь, во время пятой битвы, меня неожиданно вызвали. Даже сейчас я точно не знаю, кто ответствен за это. Меня привезли в одно место, далеко отсюда, где я нашел маленькую группу мыслителей — с некоторыми из них я уже был знаком.
План был простым — и грандиозным. С самого рассвета нашей расы мы знаем, что два или три ума, объединенные вместе, могут быть использованы для управления другим умом, если он этого хочет, так, как я когда-то управлял тобой. Мы использовали эту возможность для лечения больных с древних времен. Теперь мы решили использовать ее для разрушения.
Существовали две основные сложности. Одна связана с любопытным ограничением наших обычных телепатических способностей — когда, за редким исключением, мы можем вступать в контакт на расстоянии только с тем, кого мы уже знаем, а общаться с чужими можем только в их присутствии.
Вторая, и более сложная, проблема заключалась в том, что требовалась объединенная мощь многих умов, а ведь до этого мы вообще не умели соединять усилия более двух или трех человек. Как мы этого достигли — в этом и состоит наш главный секрет. Далее же, когда нам этого удалось добиться и мы приступили к осуществлению основной цели, достичь ее оказалось проще, чем мы ожидали. Два ума мощнее одного не вдвое, а три не втрое, а во много больше раз. Точное математическое отношение между ними очень интересно. Вы ведь знаете, что чем больше в группе элементов, тем быстрее растет число связей между ними. Аналогичная закономерность соблюдается и в этом случае.
