— Что это выявит? — спросил Фейн. — Ведь, преступник, находясь под гипнозом, будет в сознании и явно не выдаст себя.
— Да, вы правы, — согласился Голдман.
— Тем более что двое отказались, — сказал Дадсон.
— Гипнозом я не очень-то владею, — начал Голдман, — надежды мало. Я могу лишь погрузить вас в слабый гипноз, для сильного — требуется опыт и специальные знания.
— Что же тогда он даст? — спросил Фейн.
— Ну, например, вы можете кое-что вспомнить из прошлого, — сказал Голдман. — Как вы попали на корабль, и это может пролить свет на нынешние события и коснется всех нас.
— Окей, — неожиданно согласился Дадсон, — я согласен.
— Ну, что ж, — начал Голдман. — Тогда вы, Фейн, пересядьте к стене, выбудете присутствовать как свидетель и не мешать, а вы, Дадсон, опуститесь вот в это мягкое кресло. Я опущу спинку, чтобы вы могли удобно себя чувствовать.
Дадсон сел в мягкое кресло, утонув в нем, его голова удобно опустилась на наклоненную спинку. Рядом с ним расположился Голдман, который начал ровным, приятным тоном успокаивать состояние Дадсона. Постепенно его мускулы расслабились, сознание успокоилось, мысли затуманились, и он погрузился в полусон.
Фейн спокойно наблюдал за всеми проявлениями Дадсона. Его тело под воздействиями гипноза размякло, дыхание успокоилось. Фейн внимательно следил за каждым словом Голдмана и умиротворенной позицией тела Дадсона, на лице которого расслабились все мимические мускулы. Наконец Голдман, мягким и ровным тоном спросил:
— Что ты видишь?
— Я вижу аэропорт, — ответил Дадсон. — Вокруг мало людей. Открывается дверь, объявляют прибытие самолета, входят сотни людей.
— Что ты делаешь в аэропорту?
— Не знаю, — ответил спокойно Дадсон, — я направился в какую-то дверь. Этот выход не к самолету. Я иду по безлюдным коридорам, прохожу мимо десятков дверей. Открываю одну из них с надписью…
— Что написано на двери?
— Нет, не вижу, она в тумане.
— Что дальше? Что за дверью?
— Он ждет меня. О Боже, у него нет портфеля. В его руках…
— Что, что у него в руках?
— Я ухожу, нет, бегу. Я убегаю, тороплюсь. Нет, не могу, что-то держит меня, не пускает, Боже, нет! Нет!
Тело Дадсона несколько раз передергивается, его лицо искривлено гримасой ужаса. Страшная судорога искажает его тело и вновь отпускает. Фейн с тревогой поднимается. Голдман останавливает его жестом и продолжает гипноз.
— Что вы видите?
— Я среди людей, на какой-то площади, — говорит вновь спокойно Дадсон. — Он следит за мной.
— Кто это? Вы его узнаете?
— Это он, я знаю, это он. Нет!
— Надо его выводить из этого состояния, — сказал Фейн, не выдержав искажения тела Дадсона.
— Я сам знаю, не мешайте, — сказал Голдман, бросая недовольный взгляд в сторону Фейна.
Голдману потребовалось менее минуты, чтобы Дадсон вышел из состояния гипноза.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Голдман.
— Так, немного голова в тумане, — ответил Дадсон.
— Это пройдет.
— Вы что-то видели? — спросил Фейн, не сдержавшись.
— Не знаю, — ответил Дадсон неуверенно, — я не помню.
— Но вы же сами говорили, что видели, — сказал Фейн.
— Можете идти, — спокойно сказал Голдман, — все в порядке.
Дадсон, покачиваясь и нетвердым шагом, вышел.
— Почему вы его отпустили? Пока свежо в памяти, — сказал Фейн, — он мог ответить.
— Он не помнит, и я ему верю, — ответил Голдман. — Если он вспомнит, то сам скажет. Сознание настолько сложное, что не стоит настаивать на немедленных ответах. Это может навредить его мозгу. Вы видели, в каком тяжелом состоянии он вышел отсюда?
— Да, вы правы, я погорячился. Пусть будет так, — согласился Фейн.
— Знаете, что я вам скажу, — задумавшись, сказал Голдман. — Мы имеем дело с необычным преступником. Это больной человек, он не такой, как все. Он не предсказуем в поведении.
— Что вы имеете в виду? — спросил Фейн.
— Холодный, не обремененный ничем цинизм и крайняя жестокость. Его действия непредсказуемы, поведение угадать или просчитать нельзя. Следующей жертвой может стать каждый.
— Давно человечество с этим не сталкивалось, не правда ли? — сказал Фейн.
Дадсон буквально ворвался в комнату Фейна. Тот даже от неожиданности подскочил.
— Скорей, скорей идем за мной, — встревоженным голосом и явной отдышкой пролепетал Дадсон.
— Что случилось? — спросил встревоженный Фейн, повинуясь и следуя за Дадсоном.
— Он в комнате управления, — сказал Дадсон. — Я уже позвал Голдмана, он направился туда.
— Успокойся и скажи, что случилось.
— Альбертон, он сидит за компьютером… Я не рискнул подойти ближе. У него на голове полоска крови, и он… — заикаясь от волнения, сказал Дадсон. — Он, не отвечает на вопросы, он молчит. Его лицо… Он не смотрит, он как будто спит, но глаза открыты. Ты бы видел его глаза, они…
Фейн не стал больше мучить Дадсона своими вопросами и просто следовал за ним. У самой двери они увидели беспокойного Эвенза.
— Кто первый увидел Альбертона? — спросил Фейн.
— Это был Эвенз, — ответил Дадсон, — а вот он и сам.
В руках у Эвенза был большой гаечный ключ.
— Зачем он тебе? — спросил Фейн.
— Так я, пытался открыть дверь, но…
— Какую еще дверь? — удивился Фейн.
— Вот, там уже Голдман, — сказал тревожно Дадсон, указывая на комнату управления.
Эвенз подергивал железным ключом так, словно собирался разбить им что-то. Его глаза бегали по сторонам, он не находил себе место.
— Хорошо, вы останьтесь здесь, и постарайтесь успокоиться, — сказал Фейн.
Он заглянул в окошко, расположенное в двери, и увидел Голдмана, склонившегося над Альбертоном, который спокойно сидел за компьютером. Если бы Фейн не знал, что произошло что-то страшное с Альбертоном, он бы подумал, что тот просто работает за компьютером. Фейн вошел в центр управления и подошел к Голдману.
— Что случалось? — спросил с тревогой в голосе Фейн.
— Вы видите тонкую полоску вдоль лба и виска? — спросил Голдман, указывая на сидящего и молчаливого Альбертона.
— Да, это смертельно? Меня беспокоят его стеклянный взгляд. Я уже понял, что он мертв. Но его глаза говорят, что он испытывал не только страх, но и неимоверную боль перед смертью.
— Да, его убийца на этот раз получил наслаждение сполна, — сказал Голдман, протягивая нетвердую руку к голове Альбертона.
— Что вы делаете?
Голдман коснулся волос Альбертона и двумя пальцами потянул их на себя. Волосы, словно поплыли в направлении Голдмана, легко поддавшись усилию. Казалось, что голова наклоняется и одновременно остается неподвижной.