Стенли Вейнбаум - Черное пламя

— Немного же вы прочли, — отметил Поль, опуская книжечку в карман.

— Я прочел все.

Гримаса недоверия, промелькнула по лицу Поля, но он промолчал.

— Там есть один отрывок, который, безусловно, заслуживает продолжения, — задумчиво произнес Эдмонд. — Баллада, начинающаяся со слов:

Наверное, тебя удивит, что нечто подобное действительно имело место, хотя и не совсем так, как отмечено в этом синопсисе. — Эдмонд неожиданно вскинул на Поля напряженный взгляд. — Ты мне не позволишь рассказать, как это должно звучать?

— Если считаешь, что сможешь… — Губы Поля сжались в едва различимой иронической усмешке.

И еще через мгновение, чувствуя, как поднимается и охватывает все тело холодная волна ужаса, зачарованно поплыл Поль в потоке жесткого ритма стиха Эдмонд а…

— Приблизительно вот так, — сказал Эдмонд, закончив. — Наверное, потребуется некоторая шлифовка, но я не поэт и не претендую быть поэтом. Вещица твоя, пользуйся ей по своему разумению, если захочешь, — добавил он и улыбнулся. — Правда, я вовсе не уверен, что значительная часть читающей публики примет ее с восторгом. И все же я рад отметить, что твои стихи лишены по крайней мере одного недостатка; по моему мнению, не часто в природе встретишь более никчемных существ, чем поэты, с вялым оптимизмом поющие хвалебные оды довольно жуткому биологическому процессу, что зовется жизнью.

Поль оставил странный дом в Кенморе, с легким головокружением и немалым чувством злости. Ему казалось, что в течение всего визита он подвергался удивительно изощренным унижениям и издевательствам, но каким именно, как ни старался, так и не понял.

На следующий день, в точно назначенное время, он снова появился в Кенморе, застав своего странного нанимателя в сизом тумане сигаретного дыма и книгой в руках.

— Сегодня вечером ты покажешь мне какое-нибудь увеселительное заведение, — объявил Эдмонд молчаливо ожидавшему распоряжений Полю. — Там, где играет музыка и где танцуют.

— Толпа сегодня соберется у «Спенгли».

— «Спенгли» подойдет, — милостиво согласился Эдмонд. — Я уже бывал там однажды.

— Тогда к чему мои услуги?

— Ты будешь для меня комментировать.

Быстро набирая скорость, длинный родстер, как капля ртути, плавно и естественно влился в суетливый поток автомобилей; и Поль восторженно отдался ощущению скорости и движения, и порой ему начинало казаться, что машина так же послушна и гибка, как послушно может быть тело живого существа.

В «Спенгли» они заняли скромный угловой столик, откуда, как из тайного наблюдательного пункта, могли обозревать всю блестящую панораму зала. Оркестр отдыхал, и шум голосов, и взрывы смеха оглушили их. Не зная, что от него может потребоваться, Поль молчал и немного нервничал. Эдмонд курил, равнодушно оглядывая соседние столики. Подошел официант, и они заказали.

Но вот на одной протяжной ноте всхлипнул саксофон, рассыпалась дробь ударных, оркестр ожил. Несколько пар встали, за ними потянулись остальные, и вот уже ранее свободный центр зала наполнился танцующими парами. Вокруг красивые молодые люди; юбки девушек, еще в прошлом году касавшиеся пола, сегодня, кажется, не существовали вовсе, а сами девушки двигались с красотой и грацией, на которую способна лишь очаровательная молодость. Изящно покачиваясь в объятиях партнера, какая-нибудь девушка вдруг на мгновение попадала в поле их зрения и тут же снова скрывалась в тесном кругу танцующих, а на смену ей появлялась другая, не менее очаровательная и юная. Поль следил за ними с выражением явного удовольствия, а Эдмонд — с оттенком критического скептицизма.

— Ты любишь танцевать, Поль?

— Странный вопрос. Конечно.

— А в чем кроется причина твоего наслаждения?

— Пожалуй, — в голосе Поля почувствовалось легкое замешательство, — это наслаждение от единства с музыкой, поэзией, мелодией и ритмом. Человек обычно получает удовольствие от гармонического слияния звука, движения и ритма. Тебе становится хорошо, когда чувствуешь, как легко и свободно подчиняется тебе каждый мускул твоего тела.

— Расскажи мне о каждом из этих чувств, представив, что мне они совершенно чужды, как могут быть чужды существу с другой планеты.

«Ты и есть с другой планеты или законченный идиот», — подумал про себя Поль, а вслух продолжил:

— Танец по праву можно отнести к разряду искусства, ибо как всякое искусство он создает ощущение прекрасного, с той разницей, что его испытывают лишь непосредственные участники. В области искусств танец, с одной стороны, граничит с драматическим искусством, а с другой — сливается в неразрывное целое с произведениями скульптуры и живописи. Это мимолетное искусство, умирающее в секунды его созидания, такое же, как затихающая с последним аккордом музыка джаза. И при всем этом самое распространенное, ибо для многих является единственным доступным способом самовыражения в прекрасном.

Эдмонд, который все это время следил за ходом мысли своего гида с явным, сосредоточенным вниманием, резким движением раздавил в пепельнице сигарету и улыбнулся. А Поль вдруг подумал, что каждая улыбка этого человека становится усмешкой, видимо, по причине каких-то нарушений лицевых мускулов. «Просто Гуинплен какой-то», — решил он.

— Вот, что думаю я, — холодно начал Эдмонд. — В основе танца, каким бы он ни был, заложено сексуальное влечение, подобное сексуальному влечению в брачных танцах птиц. А что касается этого зала, то танец здесь — есть чистейшее выражение сладострастных эмоций. И удовольствие проистекает от чувственного соприкосновения прижимающихся друг к другу тел, и притягательно еще и тем, что тайное можно совершать открыто. Танец есть скрытое выражение победного триумфа чувственности над условностями общества.

Поль улыбнулся:

— Ни одна из женщин никогда не согласится с этим.

— Да, и лишь потому, что женщина должна выражать страсть помимо ее воли. Для того чтобы преуспеть, для того чтобы быть желанной для мужчины, женщина, скрывая свои истинные намерения, должна делать вид, что уступает ему. Вот в чем заложена природа так называемой мужской притягательной силы, — и выпустив густой клуб дыма, Эдмонд закончил: — Существующие тонкие условности во взаимоотношениях мужчины и женщины как раз и строятся на этом факте.