чёрт бы тебя подрал! Тряпка! – кричал начальник, поднявшись с колен, а рука Михея тряслась всё сильнее.
– Трус! Стреляй, говорю!
Внезапно рука с пистолетом замерла, в глаза Михея вновь вернулось хладнокровие, и звуки выстрелов на мгновение остановили суетливые сборы. Один, другой, третий… В ход пошла вся обойма.
***
– Двадцать лет прошло, а его глаза как сейчас передо мной. Никогда себе этого не прощу! Я был молод, свято верил в то, что делаю, а в действительности был мерзавцем. Нас отправили в Испанию, вдвоём, я в звании лейтенанта, и опытный капитан, мой наставник, Виктор Полянко. Мы должны были собрать данные об одной личности. Эмигрант, осевший в Испании, который выкачивал круглые суммы из кошельков госкорпораций. Экономист, мастерски владеющий компьютером – опасная смесь. По обыкновению, большие, но неподкупные умы, живут в постоянных бегах, вдали от ненавистных властей.
Нам нужно было лишь подтвердить либо опровергнуть информацию о его местонахождении, , прикидываясь любопытными туристами. Но нас раскусили. Парень оказался не промах. Ну, как парень, ему тогда было четырнадцать …
Имея огромные деньги, он окружил себя армией агентов, замаскированных под уличных торговцев, попрошаек, фотографов и обычных прохожих. Едва в районе появлялось новое лицо, ему сразу же об этом докладывали. Так случилось и с нами.
Как ни странно, с нами обошлись весьма вежливо. К ещё большему нашему удивлению, Андрей, называвший себя на испанский манер Андрэ, разговаривал с нами лично. Даже после наших неоднократных попыток корчить из себя изумленных и испуганных туристов, нас и пальцем никто не тронул. Тем не менее, ради свободы, нам пришлось рассказать правду, поверив на слово четырнадцатилетнему сопляку. Он обещал нас отпустить вне зависимости от того, кто мы и зачем приехали. Андрэ так и поступил, удивительно, он дал уйти двум разведчикам, которые получили сведения о том, где он обитал. Если быть точным, он сам выдал своё местонахождение. Было впечатление, что он его и не скрывал.
Едва оказавшись на свободе, мы отправили доклад командиру. А в ответ пришёл шокирующий приказ: объект устранить. Как устранить? Мы – разведгруппа, не киллеры. Да, мы попадали в передряги, нас неоднократно пытались убить, и сами мы не единожды жизнь отбирали. Но мы старались всячески этого избежать, ведь нас учили: стрельба, ранения и убийства – это признак плохо подготовленного разведчика.
Виктор сразу передал сообщение с отказом. Ни гневные ругательства, ни угрозы разжалованием и даже военным судом не смогли изменить его решения. Тогда они взялись за меня… Они промыли мне мозги. Сказки о патриотизме и обещания блестящей карьеры затуманили мой рассудок. Я решил, что исполнить приказ, вне зависимости от его моральной составляющей, – мой долг.
Виктор отказался в этом участвовать. Через полтора года, уже в звании капитана я наблюдал, как моего учителя, напарника, человека, который неоднократно спасал мне жизнь, поставили к стенке и расстреляли. Ему не было и пятидесяти. А я стоял, не в силах что-либо сделать и умирал вместе с ним, умирал в муках, вызванных угрызениями совести. И я знал, что был выход. Если бы я отказал, наказание могло быть не столь суровым. Или мы могли остаться у того маленького гения, чьи глаза я вспоминаю всякий раз, когда в руке оказывается рукоятка пистолета.
Он стоял передо мной, спокойный, смелый, умный. А я весь трясся от страха. Я убивал раньше, но только защищая свою жизнь. Я знал, что по-другому нельзя: либо ты, либо тебя. Но я никогда не делал этого столь хладнокровно.
Мы стояли друг напротив друга. Он без страха смотрел мне в глаза. У меня руки тряслись так, что я вполне мог промахнуться с трёх метров. Это приказ, я просто выполняю приказ. Я, как мог, пытался себя успокоить. И парень, этот удивительный парень! Он сказал, что не боится умереть, и что, если мне нужно, я могу выстрелить и не мучить себя. Парадокс, но, если б он молил о пощаде, мне было бы проще спустить курок.
Двадцать лет прошло. А я всё помню, как вчера. Никогда не смогу нормально жить со всем этим.
После продолжительной паузы Михей не спеша глотнул бурбона. Вениамин задумчиво смотрел в одну точку. У прибежавшего на выстрелы Тараса Петровича скривило досадой лицо, он покрутил в руках стакан и спросил:
– Ты видел его, да? Перед тобой только что словно стоял не Вениамин, а тот самый парень? Ты поэтому всю обойму пустил «в молоко»?
Михей безмолвно утвердительно покачал головой. А Петрович продолжил:
– Они используют самые яркие воспоминания, которые глубоким рубцом лежат на наших сердцах. Мы, конечно, незваные гости, но и они не гуманны, если смеют ворошить болезненное прошлое, в попытках манипулировать нами!
– Опять ты за своё, – сердито буркнул капитан. – Просто представь, что лет сто назад, кто-либо прилетел бы на Землю. И начал бы бесцеремонно её «изучать», рубить, бурить, жечь. Едва ли они смогли бы унести ноги восвояси подобру-поздорову. Так что заканчивай со своими требованиями к местным жителям быть гостеприимнее к нам.
– Михей прав, – неожиданно прервал молчание Вениамин. – Мне словно глаза раскрыли. Я будто со стороны увидел, чтό мы творили под моим руководством.
– И друг друга чуть не поубивали, – добавил старик.
– Это в прошлом, на этот раз окончательно. – Вениамин поднялся, налил всем троим виски и, повернувшись лицом к стене, усеянной свежими огнестрельными ранами, продолжил:
– Вы все видели страшные вещи. Шокирующие сознание. Хуже всего для меня то, что все здесь видели давно умерших людей. Ведь там, в этой проклятой чаще, я видел собственную мать, болтающуюся в петле на ветке! С высунутым языком и синими пятнами на теле, покрытую отвратительными язвами. Голос её, шипяще-булькающий, потряс меня, пожалуй, сильнее, чем её вид. Она смотрела на меня, дёргалась в агонии и хрипела: «ЭТО ТЫ ВИНОВАТ!», «ДУШЕГУБ», и всё в таком духе. Я, честно, думал, что прямо там концы отдам от страха. А сейчас, когда это вспоминаю, волосы дыбом встают и дрожь по всему телу.
– Что с Земли говорят? – сказал Петрович.
– Молчат. Не хотят тратить свое драгоценное время на то, чтобы сделать пару звонков. Скоты!
– Так, значит, возвращаемся? – придя в себя, спросил Михей.
– Да, только с сутками, я, пожалуй, погорячился. Вылетаем через неделю на рассвете.
– Вот и ладно! – воскликнул старик, приободрившись от этого решения начальника. – Успеем кое-что доде…
– Тарас Петрович, я вас прошу! Можно без ваших выходок?! – резко
