— Ты мне лучше другое расскажи… — продолжает хозяйка Зала, глядя на внезапно посерьезневшую гостью. — Нам тут в Лиге до Донована особого дела нет, чего не скажешь о конфликте в Конфедерации. Мне бы хотелось побольше узнать об этой вашей гражданской войне, в которой, как ты говоришь, столкнулись Тени Названных.
Тень одаряет ее нахальной улыбкой.
— Какая разница теперь, когда уж рушится великая твердыня? Ужель затем ты хочешь знать, что та по-прежнему является тебе в кошмарах? Иль мало вам того, что в стане вражьем нет согласия и что до вас ему теперь и дела нет?
— Когда дом рушится, есть риск угодить под падающие обломки. Будто мало было того, что твои хозяева отправляли своих головорезов через Разлом атаковать наши границы. Во всяком случае, хотя бы были Названные, которым можно было предъявить счет. А раз вы разваливаетесь, на наши головы обрушатся тысячи ваших флибустьеров, тысячи наемников. Словно нам со своими пиратами проблем не хватает. Не хочется кормить еще и ваших.
С лица Тени сползает улыбка.
— О Гончая, победу ты не празднуй преждевременно. Подлее силы, чем надежда, не найти, и ложь ее глубокие страдания причиняет. И речь ведь вовсе не о бонкой, но чун цзянь — не разрушении, но возрождении.
— Уверена, — едва заметно улыбается бан Бриджит, — что не о лам лам?
Курьер запрокидывает голову и смеется, и даже с лица Изящной Бинтсейф сходит хмурая гримаса. Мéарана выражает недоумение взглядом и вопросительным переливом струн.
— О-о, по-оверь, малышка, тво-оя мама знатно-о по-ошутила. Ко-охда мы го-ово-орим «лам», имеем в виду «разрушение». Но-о сто-оит про-оизнести это-о сло-ово-о чуто-очку иначе — и по-олучатся «медо-овые речи», или «лесть». О-она намехает, что-о это-о мо-ои ко-омплименты сло-омили со-опротивление До-оно-ована само-оразрушению.
Мéарана бесцельно перебирает струны. Ей пока не удается подобрать нужный аккомпанемент. Да, она сумела сопроводить рассказ о «принце-лягушке» скачущей, разухабистой и в то же время пугающей мелодией, но никак не могла решить, какая музыка соответствует ее отцу или его похитительнице… или «лам лам».
— Одного я все-таки не понимаю, — произносит Изящная Бинтсейф.
— О-о, со-омневаюсь, что-о то-ольхо-о о-одно-охо.
Юная Гончая краснеет, но продолжает говорить:
— С чего вашим повстанцам вдруг настолько понадобился Донован-буиг? Что значит один давно выжатый и выброшенный агент, когда есть много тысяч других, полных сил?
— Когда берешься дружно, не будет грузно, а один в поле не воин. С тем же успехом можно спросить, зачем нам вообще нужен кто-то конкретный… пределом функции от таких рассуждений станет ноль. Но… — пожимает плечами Олафсдоттр, — я ведь простая Тень. Мне не рассказывают ничего помимо того, что я должна знать.
Но у Мéараны уже успело сложиться впечатление, что обязанности, лежащие сейчас на Равн, включают в себя не только работу курьера и что как минимум часть из них та считает проваленными. Да, для начала подойдет голтрэй. Потом пара мотивов контрапунктом к теме Олафсдоттр, поскольку Тень определенно ставила перед собой две разные задачи. С какой же из них она не справилась? С уже озвученной: затянуть Донована в самое пекло? Или с той, что пока остается сокрытой?
— Теперь мне придется вернуться немного назад, — произносит Олафсдоттр, — и поведать о кое-каких событиях, случившихся ранее; разлад в наших рядах зрел не один день. Так услышьте же повесть о том, как герои два по десять лет бились отважно за отчизну родную.
III. Генриетта: сон Агамемнона
Слишком долго раздор таился в тени,
Ибо кто станет язык распускать,
Когда не ведает, кто на чьей стороне?
Лишнее слово, не в то ухо попавшее, —
Гибель. И пусть смерть всех ожидает
в конце,
Никто ее торопить не желает. Но скорби,
Дождем бесконечным пролившиеся, гнали
Отважных защиты искать под навесом
Доверия и дружбы. Но как же непрочен
он был!
Вот тело лежит в Кривограда проулке;
Кто-то кровью истек прямо в доме родном;
Третий прикопан на мысе Боба у моря
Фарнсуорта.
Все шло в ход: верный кинжал и удавка
Или яд, что подмешали в бокал…
Есть ли покойнику дело, как именно
был он убит?
Важна лишь причина: неосторожное слово.
Но, пусть и медленно, крепились союзы;
мужи
Находили соратников верных, строили
планы.
Названные же, за стенами Тайного Града,
Впервые страха вкусили.
Безымянный ужас бродил рядом на мягких лапах.
На некоторых беспорядочно разбросанных планетах мятежникам удалось все-таки захватить власть. Их крепости возводились не из камня, но из слов. Эти бастионы могли выглядеть как угодно: отдельное ведомство, подразделение или просто отряд, принесшие клятву свергнуть режим. И война шла не за каждый пятачок земли, но за каждый пятачок власти. Бойцы не штурмовали плацдармов, зато подсиживали соперников на ключевых позициях, подчиняли себе бюро, расширяли область своей юрисдикции; врага можно было изолировать и окружить, став его начальником и издав какой-нибудь новый указ или же просочившись в его подразделение и ведя в нем подрывную деятельность, нейтрализующую все его усилия.
Не стоит, впрочем, думать, что все это происходило бескровно. Война жаждет крови. Вопрос только в ее объемах. Глансера, работавшего в казначействе Думолда, всем известного отчаянного охотника, нашли мертвым посреди Великой Сковороды, что в Вýдашвейской пустыне, возле своей дýколки; датчик топлива был на нуле. «Не взял с собой достаточного запаса воды, чтобы преодолеть пеший переход». Эта утрата, которую все, конечно же, подобающим образом оплакали, привела к тому, что управление казначейством перешло в руки заместителя. А это, в свою очередь, означало, что «дополнительные расходы» во благо восстания отныне ни у кого не вызывали лишних вопросов. Это была не первая и не последняя жертва тихого противостояния. «Крысиная грызня за стеной», — шептались военные. Они-то, разумеется, предпочли бы все решить куда более прямым путем.
