Евгений Гуляковский - Стратегия захвата

— Спокойней! — потребовал Абасов. — Такие вопросы должна решать вся команда. Я против бессмысленного боя с заведомо известным концом.

— Это верно, — поддержал его Логинов. — Именно это я и хотел сказать.

— Я за то, чтобы принять бой, — сразу же возразил Маквис. — И не надо искать виноватого. Нам просто не повезло. По крайней мере, мы погибнем в бою, как положено солдатам, а не превратимся в обреченных на медленное умирание скитальцев пустого пространства.

Эта возможность казалась вполне вероятной. Внережимный прыжок скорее всего выбросит их в стороне от звездных скоплений…

— Итак, двое против двух… — подытожил Логинов, и все головы повернулись в сторону Перлис.

Впервые на лице молодой женщины стали заметны следы волнения. Она слегка прикусила губу, и темные круги под глазами обозначились резче. Возможно, во всем была виновата запредельная усталость и нервная перегрузка этого сумасшедшего полета.

Перлис слегка пригнулась в кресле, словно физически ощутила груз непомерной ответственности, свалившейся на ее плечи.

— Я бы тоже хотела погибнуть в бою… — Она виновато глянула в сторону Маквиса. — Но информация, которой мы располагаем, слишком важна, и надо использовать даже тень надежды в попытке ее сохранить.

— Да нет у нас никакой надежды, нет! Неужели вы не понимаете?! — выкрикнул Бекетов.

— Успокойся! — сурово потребовал Логинов. — Итак? — обратился он к Перлис, понимая, что подобное дело не терпит недосказанности.

— Мы должны лететь дальше…

— Команда использовала свое исключительное право. Решение принято. Приступайте к запуску генератора. — Голос Логинова казался мертвым, лишенным всякого выражения, словно динамик корабельного компьютера.

И в то роковое мгновение, когда свет панелей и экранов померк, когда тело выворачивалось наизнанку, а в ушах стоял отвратительный хруст переборок, Логинов почувствовал на своем запястье узкую женскую руку… Означал ли этот жест нечто большее, чем последнее прощание? — этого он так и не узнал.

Предметы медленно и постепенно обретали прежнюю четкость. Первой среди серого тумана, поглотившего маленький мирок корабля, появилась приборная панель. Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем Логинов понял, что они все еще живы. Впрочем, это могла быть всего лишь отсрочка. Все индикаторы стояли на нулях, двигатели не работали. Слепые бельма экранов смотрели ему в лицо.

Его спутники зашевелились, постепенно приходя в себя, и лишь Перлис все еще была без сознания; впрочем, ее дыхание и пульс давали основания надеяться, что обморок вскоре пройдет.

— Экипаж? — хриплым голосом спросил Логинов, стараясь разорвать плотную тишину, висящую в рубке, как серая вата, и вновь беря на себя обязанности капитана.

Они ответили, все, кроме Перлис. Маквис, на котором по совместительству лежали обязанности корабельного врача, уже хлопотал подле нее с дежурной аптечкой в руках.

— Что с энергией? — спросил Логинов, так и не сумев включить на своей приборной доске ни один сенсорный датчик.

Под потолком замогильным синим светом горела только аварийная лампа, снабженная индивидуальным радиационным источником питания. Не отвечая ни слова, Бекетов возился со своей приборной доской. Наконец он открыл с нижней стороны панели скрытый карман и, щелкнув невидимым ручным выключателем, произнес:

— Есть энергия только в аварийных цепях. Не работает ни один прибор!

— Это уже кое-что. Переходите на ручное управление и попробуйте запустить старт-генератор.

— Нет контакта! Вообще ничего нет! Ни одного отзыва!

— Где мы, черт побери, находимся? — Абасов расстегивал ремни противоперегрузочных устройств. Только сейчас Логинов понял, что невесомости нет, несмотря на то что все двигатели молчали, и это поразило его больше всего. Корабль тряхнуло так, словно он превратился в лодку. Затем последовал еще один толчок, от которого их вжало в кресла. Корабль заметно накренился.

— Этого не может быть… — прошептал Маквис, не отрывая пальцев от манипулятора медавтомата, который, похоже, не работал, как и все остальное. Перлис, приходя в себя, застонала. Корабль повело в сторону, он еще больше накренился и почти сразу же выпрямился.

— Похоже на мощные турбулентные потоки. — Бекетов все еще пытался включить хотя бы один прибор.

— Ты думаешь, мы в атмосфере?

— Подобная качка невозможна в открытом пространстве.

— Но как? Как мы могли сюда попасть?..

— Если выход произошел в непосредственной близости от планеты, автоматика успела включиться и перевела корабль в планетарный режим, прежде чем все полетело.

— Сейчас я это проверю, — уверенно произнес Абасов, проворачивая в гнездах ручные запоры наружных заслонок.

В планетарном режиме управляющая рубка должна была выдвинуться над поверхностью обшивки, а сама яхта, приспособленная для полетов в атмосфере, превращалась в некое подобие самолета. Затаив дыхание, все следили за тем, как запоры один за другим со скрипом проворачивались в гнездах, уступая недюжинной силе этого человека.

Наконец титанитовый щит, закрывавший передний иллюминатор, с грохотом поехал вниз. Вначале в образовавшуюся щель брызнул красноватый свет, показавшийся им после полумрака рубки невыносимо ярким. Лишь через минуту-другую смогли они оценить открывшуюся панораму.

Корабль несся на высоте нескольких километров. Внизу под ними, насколько хватало взгляда, раскинулась поверхность незнакомой планеты.

Испытание тм-генератора закончилось неудачей. Собственно, произошел полный провал. Мартисон понял это по застывшим лицам людей, покидающих зал. Слишком велика была цена поражения, ибо она означала для них гибель последней надежды, падение последнего бастиона человеческой расы, еще стоящего на пути захвата…

Тм-генератор возвышался посреди зала в переплетении энергетических и информационных линий. Техники, обслуживавшие эксперимент по просьбе Мартисона, покинули зал.

Прежде всего это его личное поражение. Это он — известный всей федерации ученый, на исследования которого были выделены огромные средства и энергетические ресурсы, это он лично оказался несостоятельным, обманул ожидания и надежды тысяч людей. Возможно, так случилось потому, что практический результат для него всегда оставался на втором плане и гораздо важнее казался сам процесс проникновения в глубины неисследованного, в область чистой теории.