Что могло быть более увлекательным, более захватывающим, чем охота за фактическими данными, способными подтвердить красивую, логически стройную и математически безупречно обоснованную теорию?
Именно таким и должен был стать неудавшийся эксперимент. Он хотел доказать существование материального мира за той гранью времени, которая в обиходе называлась настоящим, сиюминутностью, жизнью, если угодно…
Мартисон пытался в своих работах рассчитать длительность неуловимого мгновения, когда будущее уже наступило, но еще не успело превратиться в прошлое, той тонкой пленочки на поверхности временной волны, вместе с которой вот уже миллионы лет катится, против течения временного потока, из прошлого в будущее жизнь…
Имела ли его теория хоть какое-то отношение к захвату? К тому сверхоружию, что надеялись получить из его рук военные инженеры? Или хотя бы к решению загадки самого метода захвата?
Этого он не знал, и, если быть совершенно честным, это его почти не интересовало. Гораздо важнее, в тысячи раз увлекательней и значительней казалась возможность проникновения, пусть пока чисто теоретически, хотя бы на долю микросекунды, вперед, во временной мир, лежащий перед катящейся волной настоящего.
О том, что такой мир существовал не только в его воображении, свидетельствовали многочисленные факты прорыва человеческого сознания в отдаленное будущее, позволяющие в отдельных случаях в мельчайших деталях предсказать грядущее событие… Взять, например, пророчества Нострадамуса или апокалипсис Иоанна Богослова.
Есть сотни других, не таких громких свидетельств, происходивших со многими людьми в их повседневной жизни. Вещие сны, гадания на картах, картины сновидений, воплощавшиеся наяву по прошествии какого-то времени… События, словно предначертанные чьей-то невидимой рукой…
Он дерзнул попытаться, только попытаться, проникнуть в недра этого плана судьбы, и за его гордыню наказание не замедлило последовать. Он предчувствовал, что за подобную дерзость придется заплатить очень высокую цену, и по опыту знал, что его предчувствиям такого рода суждено сбываться.
Ну что же, он был готов к расплате. Но прежде должно было произойти само событие.
Так что же все-таки случилось? Вернее, почему ничего не случилось?
Вначале все шло в соответствии с расчетами. Включились энергетические каналы реакторов, расположенных глубоко в подземных штольнях под зданием института, и перебросили реки сконцентрированной энергии на накопители тм-генератора. Затем заработал и сам генератор — его заунывный, подавляющий все остальные звуки гул невозможно было спутать ни с каким другим звуком. От него стыла кровь в жилах и мороз продирал по коже даже у искушенных техников.
Сразу вслед за тоскливым воплем самого генератора, или, точнее, одновременно с его возникновением, в пространство был выброшен сконцентрированный сгусток энергии мощностью в десятки гигаватт… Неоновые столбики индикаторов на долю секунды коснулись заветных отметок и сразу же, рывком, откатились назад.
Мартисону показалось даже, что в это мгновение изменились очертания самого генератора. Смазались, стали нерезкими… скорее всего причину этого явления следовало искать в вибрации. В мелкой зудящей дрожи, сменявшей октаву за октавой по мере накопления мощности и перешедшей в конце концов в комариный писк, в недоступный человеческому уху диапазон…
Изменения очертаний генератора никто не заметил… Хотя, при таком напряжении энергетического поля, сопровождавшегося ультразвуковой вибрацией, нельзя было полагаться на наблюдения очевидцев. А приборы не зарегистрировали ничего… Во всяком случае, ничего существенного…
Сколько раз уже так бывало, когда техника отставала от задачи эксперимента, будучи не в состоянии уловить тончайшие изменения материи, и раз за разом, от эксперимента к эксперименту, приходилось доводить, подтягивать саму технику. У него не будет подобной возможности. Слишком дорого обошлись испытания. Слишком велики были ожидания и слишком сильна обратная сторона всего этого — психологический фактор. Разочарование в утраченной надежде…
«Так почему же все-таки ничего не произошло?» — в который уж раз спросил он себя. Мартисон встал и подошел к передаточной камере генератора. На серой стальной плите в беспорядке громоздилась куча предметов. Они не собирались в это первое испытание проверять возможность переброски массы.
Важно было установить хотя бы сам факт передачи, тем не менее в последний момент площадку все же завалили разным барахлом. Так, на всякий случай…
В конце концов, в каждом живет мальчишка, и надежда на чудо неистребима… Если бы прорыв удался, на какое-то время все эти предметы должны были исчезнуть из настоящего, превратившись затем в бесценные сувениры… Но они не исчезли, и передаточный фиксометр застыл на нуле…
Интуитивно он чувствовал, что эксперимент прошел неправильно. Куда, к примеру, делись сотни гигаватт выброшенные накопителями в пространство? Не могли же они исчезнуть бесследно! Ведь если передача не произошла, мгновенное выделение такого количества энергии должно было сопровождаться сильнейшим взрывом…
«Ваше счастье, — сказал руководитель центра, академик Амостин, — что не было взрыва!» И самое непонятное во всей этой истории как раз это — почему его не было.
Мартисон протянул руку и осторожно коснулся полированной поверхности передаточной площадки, ощутив холод, слишком глубокий для металла, словно он нес внутри себя леденящее дыхание той бездны, на которую человек замахнулся.
Мартисон повертел в руках чей-то хронометр, выуженный из кучи барахла, лежащего на площадке; часы даже не остановились…
Сотрудники всех отделов сочли своим долгом сунуть хоть что-то в уформер, словно это делало их участие в эксперименте более вещественным, более зримым…
А затем, торопливо покидая зал, хозяева хлама постарались забыть свою причастность к происшедшему. Кому хочется разделять неудачу?
В последний момент он попросил дежурного техника на всякий случай сделать опись предметов, надо будет проверить, все ли на месте… А, собственно, зачем? Чтобы лишний раз убедиться в педантичности Флоранса? Ведь это именно его клетки с мышами он не видел сейчас среди экспонатов… Хотя вот она, клетка. Задвинулась за угол уформера, и нечего разводить панику, волноваться так, словно пропал по меньшей мере сейф с драгоценностями… Просто у него мелькнула шальная надежда.
Сердце не желало мириться с поражением, замерев на секунду, оно рвануло теперь с места и никак не хотело успокаиваться. Мысль упорно искала малейшую зацепку, опровергавшую отрицательный результат. Но ее не было.