какова природа этого разума? При всем своем отчаянном желании узнать это я не мог рассматривать всерьез возможность высадиться на поверхности луны и взять пробу из ее ядра для анализа. Это было бы грубое варварство, к тому же бесполезное — все равно что запустить сверло в розовый мозг аутиста, пытаясь составить карту его фантазий. Да и опасность подобного предприятия не укладывалась в воображении. Я понимал, что мне и так уже посчастливилось выжить в мультиплексе. Я поступал достаточно глупо уже потому только, что возмущал покой Тверди, как она сама возмущала мультиплекс одним своим присутствием. Не может же мне везти постоянно.
Мне следовало тогда же повернуть домой. Я исполнил свою клятву, проник в Твердь и нанес на карту по крайней мере часть Ее. Не надо было пытаться вступить с Ней в контакт. Что такое человек, чтобы лезть с разговорами к богине? Мне казалось глупым бомбардировать луну несущими информацию лазерными лучами, посылать на ее серебристую поверхность радиоволны со своими вопросами и кодированными приветствиями корабельного компьютера — но я все равно это делал. Человек хотя бы раз в жизни должен рискнуть всем, чтобы познать нечто выше себя самого.
Но Твердь, похоже, даже не подозревала о моем существовании. Для Нее мои лазерные лучи были, видимо, так же незаметны, как для человека единственный фотон, чпокнувший о его мозолистую ладонь. А радиоволны казались каплями в море волн, излучаемых пульсаром. Я был для Нее ничем, но стоило ли впадать из-за этого в отчаяние? Разве я сознаю присутствие какого-нибудь вируса, копошащегося в капиллярах моего мозга? Но ведь вирус не имеет сознания, возражал я себе, тогда как я — человек, наделенный самосознанием. Ведь должна же богиня как-то заметить это постороннее сознание? Должна же понять, что я здесь?
Напрасно, конечно, я так думал — но я никогда не отличался смирением. Это один из худших моих пороков. Однако при всем своем тщеславии я понимал, что мне не дано постичь этот фантастический, блистающий, чуждый разум. Я благоговел перед Ней — по-другому не скажешь. С помощью лазера я измерил диаметр лунного мозга и обнаружил, что он насчитывает тысячу сорок миль от полюса до полюса. Если бы я мог увеличить собственный мозг в триллион раз, а потом еще в биллион и скрепить всю эту липкую розовую массу воедино, то все равно не сравнился бы с Ней. Я сознавал, что каждый бит в ее нейросхемах движется в миллион раз быстрее, чем мои ленивые нейроны, и что внутри туманности, вокруг ярких звезд за десятки световых лет от меня, плавают, возможно, миллионы таких же лунных мозгов — и все они пульсируют мощным разумом, и все связаны между собой неведомыми путями сквозь приливную зыбь космоса.
Будучи любопытным и убежденным в собственном бессмертии, как все молодые люди, я решил составить более подробную карту Тверди. Выйдя в реальное пространство у жарких красных звезд-гигантов, я открыл еще множество лунных мозгов. Мультиплекс здесь был искривлен и до безобразия сложен. Я то и дело входил в опасные деревья решений и сегментированные пространства, еще более причудливые, чем то, первое. Во время этого долгого путешествия в глубь Тверди я впервые уверился в своем пилотском искусстве и по-настоящему почувствовал себя пилотом. Порой я бывал излишне уверен и даже бесшабашен. Есть ли еще хоть один пилот, думал я, способный обучиться столь многому в столь короткий срок? Мог бы Томот, Лионел или любой другой мастер-пилот пройти псевдотороид столь же изящно, как я?
Жаль, что здесь нет места, чтобы каталогизировать все чудеса этой уникальной туманности — они заворожили бы многих, помимо астрономов нашего Ордена. Самым удивительным из моих открытий, не считая самой туманности, стала планета под названием Камилюза, которую я обнаружил у красной звезды — так назвал ее не я, а живущие на планете люди. Люди! Откуда они там взялись? Прошли через мультиплекс, как и я? Не были ли они потомками Тихо, Эрендиры Эде и других пилотов, пропавших в Тверди? Меня поразило то, что люди живут в мозгу у богини. Это было как-то неправильно. Они казались мне паразитами, питающимися светом их кровавого солнца, какими-то сверкающими червями, прогрызшими ходы в мозгу неизмеримо высшего существа.
Приветствовав их по радио, я совершил посадку на одном из широких западных пляжей островного континента Сендаи. Было очень тихо, и я открыл кабину. Жаркий красный диск солнца висел надо мной, и птицы, похожие на снежных чаек, ныряли в поток влажного ветра, пахнущего водорослями и другой растительностью. Все вокруг, включая и воздух, казалось чересчур зеленым.
Должно быть, для голых людей, усеивающих дюны, я представлял собой очень странное зрелище в своих черных сапогах и камелайке. За время путешествия у меня отросла борода, и я немного сбавил в весе из-за недостатка упражнений. Я поклонился присутствующим, и мускулы спины задрожали от напряжения. Само собой, я попросил разрешения поговорить с правителем планеты, но у них его не было — равно как мастеров, сэнсеев, матриархинь, королей, протекторов или иных лиц, которые регулировали бы их повседневную деятельность. Жители планеты были анархистами. После я узнал, что они, возможно, являются потомками хибакуся, бежавших много веков назад от иерархического ига Японских Миров. Но о путешествии через Твердь у них сохранились лишь самые смутные воспоминания. Никто не мог сказать мне, как они когда-то провели свои лайнеры сквозь окна мультиплекса, потому что никто этого не помнил. И никого это не интересовало. Они утратили это благороднейшее из всех искусств и большинство других искусств тоже. Несколько сот тысяч обитателей планеты были варварами, которые заполняли свои долгие дни тем, что ели, плавали, совокуплялись и жарились дочерна под палящими лучами красного солнца. Общество Камилюзы принадлежало к тем застойным утопиям, где роботы делают всю работу за человека, а также производят новых роботов. Хуже того — эти люди запрограммировали свои компьютеры на управление роботами, а самое худшее — позволили компьютерам думать за них. Я провел там пять их сточасовых суток и ни разу не встретил мужчины или женщины, размышляющих о происхождении жизни или о том, куда она движется. (Хотя многие дети обладали естественным любопытством, которому вскоре суждено было увянуть.) Примечательно, что никто из них — кроме разве что компьютеров — не осознавал, что Камилюза находится внутри мозга богини. Нижеследующую беседу я привожу потому, что она характерна для всех остальных, которые я вел в те удушливо жаркие дни и ночи.
Однажды вечером, на веранде одной из вилл,
