Ознакомительная версия.
– Кто!? Слепнев!? – чуть ли не взвизгнул он, – Господи Иисусе! Только этого пижона мне тут недоставало!
– Да вы, оказывается, знакомы? – капитан заинтересовано наклонил голову, – ну-ка, ну-ка, докладывай по всей форме.
– Нечего тут докладывать, – Жан недовольно сложил руки на груди и состроил такую нахмуренную физиономию, что чем-то стал смахивать на сильно исхудавшую копию Гильгамеша, – этот болван начисто лишен даже зачатков такта и чувства меры. Если он узнает, что у тебя в семье кто-то умер, и предстоят похороны, то обязательно напросится, чтобы на поминках нажраться в хлам и травить потом сальные анекдоты. На дух его не переношу.
– Чем же он так тебя допек? В твои кастрюльки лез, что ли?
– Пытался, – повар презрительно фыркнул, отчего стал снова похож на лошадь, – но все больше в личную жизнь. Вот ты представь – приходит он, скажем, в наш ресторан и громко, на весь зал осведомляется: «ну как, Жан, удалось тебе вчера ту девчонку трахнуть?»
– Какую еще девчонку?
– Я просто пример привел. Абстрактный.
– Ну да, понятно. Абстрактный, – согласно закивал Борис, – но не пугайся ты так, он ведь не к тебе прилетает. Его интересует только шарик, на котором мы сидим. Посидит немного в будке у Гильгамеша, а потом отвалит восвояси. Наш юнга за ним проследит.
– Songe-creux! – Жан невесело усмехнулся, – даже не надейся. Этот проныра тут во все щели свой нос засунет, попомни мое слово.
Как ни прискорбно, но в конечном итоге наш повар оказался абсолютно прав. Визит Георгия Слепнева на нашу драгу отпечатался в моей памяти ярким и невероятно шумным пятном. Рослый, подтянутый, постоянно улыбающийся и ни на секунду не закрывающий рта, он больше походил не на серьезного ученого, а на политика, общающегося со своим электоратом в канун выборов. Выглядел Слепнев лет на сорок, что было несколько необычно, учитывая его ученую степень и солидный послужной список, а вел он себя – ни дать ни взять подвыпивший студент-второкурсник.
Подобно длинноногим девушкам, комментирующим прогноз погоды в программе новостей, он умудрялся широко улыбаться, даже когда говорил. Почти каждую свою реплику профессор заканчивал смехом, и смехом же встречал реплики собеседника, выслушивая их с удивленно вскинутыми тонкими черными бровями. В результате у меня неизменно складывалось впечатление, будто я говорю исключительно чушь и ерунду, над которой грех не посмеяться. Позже, когда я пытался восстановить в памяти его облик, в моей памяти всплывала исключительно его сияющая снисходительная улыбка в обрамлении тоненькой бледной каемочки из всего остального.
После отбытия нашего шумного визитера я так и не смог внятно сформулировать свое к нему отношение. Да, он мне не нравился, но вот что именно было тому причиной, четкому определению не поддавалось. Если разобрать его личность, так сказать, на составляющие, то ничего отталкивающего в нем не обнаруживалось, но неприятие не исчезало. Возможно, причина крылась в том, что он был практически моим полным антиподом – веселый, общительный и успешный, но мысль о том, что в основе моей антипатии лежит элементарная зависть, делала меня в собственных глазах еще более ущербным, и круг замыкался. Точно так же в школе простые ученики ненавидят отличников только за то, что те постоянно маячат у них перед глазами живым укором. В общем, общение с профессором вымотало меня так, словно я целый день разгружал мешки с цементом.
Пока мы плыли по коридору от шлюза до поста управления буровым порталом, где работал Гильгамеш, Слепнев успел вытрясти из меня историю моего детства, отрочества и юности, а также то, как я попал на «Берту». И это при том, что весь путь составлял метров двадцать от силы. Одетый в новенький, с иголочки светло-серый комбинезон с эмблемой Академии Наук на груди, аккуратно подстриженный и гладко выбритый, он замечательно оттенял мою помятость и затрапезность.
Кому такое понравится? Даже его темная шевелюра демонстрировала свое превосходство, вызывающе игнорируя царящую на причальном уровне невесомость и сохраняя безупречно причесанный вид. Наверняка тут дело не обошлось без лака для волос, а мужчины, которые им пользуются, автоматически попадают у меня в разряд не совсем нормальных.
Мы впорхнули в каморку к Гильгамешу, и Слепнев незамедлительно высказал о ней свое прямолинейно-уничижающее мнение:
– Э-э-э, как тут у вас все запущено!
При этом он всем своим видом давал понять, что соглашается находиться здесь исключительно во имя науки. Он даже как-то съежился, чтобы ненароком чего-нибудь не коснуться и не испачкаться. Гильгамеш оттолкнулся от терминала, разворачиваясь нам навстречу, и наш гость не удержался от очередного комментария:
– Ого! Ну и здоровы же Вы, батенька!
Он подплыл поближе, словно намеревался осмотреть техника со всех сторон как какой-нибудь музейный экспонат, но Гильгамеш при его приближении подвинулся в сторону, чтобы оказаться между терминалом и профессором. Тот остановился, ухватившись за один из поручней, и попытался, вытянув шею, заглянуть здоровяку за спину.
– Так-так, – протянул Слепнев, – на чем работаем?
– АМТ-504, – буркнул Гильгамеш.
– Экий антиквариат! Все давно уже на семисотую серию перешли! – в воздухе повисла выжидательная пауза, но техник воздержался от каких– либо комментариев.
– Ну и ладно! Как-нибудь управимся с тем, что есть, – Слепнев все же сумел прошмыгнуть мимо него к терминалу и по-хозяйски оседлал табурет, – ну и где тут у него выключатель?
Смотреть на Гильгамеша было одновременно и больно и страшно. Он грозно нависал над ничего не подозревающим профессором и чем-то смахивал на Везувий, недобро косящийся на копошащиеся у его подножия Помпеи. В его взгляде читалась самая настоящая ревность, словно пальцы Слепнева не плясали по терминалу буровой установки, а ласкали его возлюбленную.
– Я буду в реакторной, – прохрипел он, отрывисто кивнул мне на прощание и буквально пулей вылетел в коридор, а я облегченно вздохнул. Кровопролития удалось избежать. А Слепнев даже не заметил исчезновения техника, продолжая возиться с нашей буровой установкой и что-то бормоча себе под нос.
– Хм, неплохо, неплохо, – заключил он, наконец, – я боялся худшего, но эта старушка пребывает в удивительно добром здравии.
Он обернулся и только сейчас заметил, что нас осталось только двое.
– А где этот, как его… Геракл?
– Не Геракл, а Гильгамеш, – поправил я.
– Гильгамеш!? – профессор заливисто расхохотался, но увидев, что я его не поддержал, умолк и вопросительно на меня посмотрел.
– А вообще, нашего техника зовут Ян, – закончил я свою мысль.
– Передай ему мое почтение. Я давно не видел портального бура в столь отличном состоянии. У вас классный техник! – и он снова рассмеялся, чем смазал все позитивное впечатление от своих слов.
– Я передам, – чем больше веселился Слепнев, тем тоскливей становилось у меня на душе.
– Ну ладно, я тут поколдую маленько, а ты можешь быть свободен. Обратную дорогу я и сам найду.
– Если не возражаете, я посижу тут, рядышком, посмотрю, – я подплыл ближе и закрепился на втором табурете.
– Да с чего мне возражать? – еще один заряд смеха, – сиди, смотри на здоровье, если больше заняться нечем.
– У меня есть приказ, в соответствии с которым Вы – мое основное занятие на сегодня, – я обреченно пожал плечами, – да и просто любопытно.
– Ты что, мой надсмотрщик?
– Экскурсовод.
Черт! Смех Слепнева вызывал у меня почти такую же болезненную реакцию, какую у некоторых людей вызывает скрип мела по доске. А он умудрялся находить повод для веселья во всем, что я говорил. Что же мне теперь – рыбой молчать? Так он и над этим расхохочется.
– Что ж, смотри, коли любопытно, – он снова отвернулся к терминалу, – хотя это первый на моей памяти случай, когда кто-то из обслуживающего персонала интересуется наукой. Впрочем… ты же еще студент, верно?
– Угу.
– У вашей братии интересы обычно ограничиваются девчонками и пивом.
– Здесь, на «Берте», нет ни того ни другого, – тьфу! Я опять забыл, что в присутствии профессора с шутками следует быть осторожней. Мне даже захотелось заткнуть уши.
– Ну, я постараюсь, насколько смогу, скомпенсировать тебе эту недостачу, – у Слепнева от смеха аж слезы на глазах проступили, – если что будет непонятно – спрашивай, не стесняйся.
Он открыл свою объемистую сумку и начал доставать из нее различную аппаратуру, подключая ее к портам терминала и развешивая в воздухе вокруг себя. Я разжился полезным наблюдением – когда наш неугомонный гость был занят делом, он не трепался. Его движения были лаконичными и четкими, он явно хорошо знал свое дело, что не очень-то вязалось с тем, как он вел себя еще пару минут назад. У меня даже сложилось впечатление, что в Слепневе странным образом уживались два совершенно разных человека. Один был молчаливым профессионалом, доктором наук, ученым с мировым именем и автором нескольких популярных книг по астрономии и космологии, в том числе пары детских, а второй являлся бесшабашным гулякой и балагуром без страха, упрека и угрызений совести. Причем переключение между этими двумя личинами происходило молниеносно и без какого-либо предупреждения.
Ознакомительная версия.
