Уля Серебряная не знала, о чем говорит Вова, и краснела.
В конце концов Вова напился. В конце концов Уля ушла. Ушел и Сапожников. Уснул и Некляев. Даже Вова уснул – на полке универсального стеллажа, спихнув на пол полное собрание сочинений графа Л. Н. Толстого.
Я сел у окна.
Мир дышал покоем.
Сердце сжималось от шума наката.
Сапожников клятвенно обещал отправить меня на Кунашир в ближайшие двое суток, поэтому я не волновался. Я Сапожникову сразу поверил. Поэтому не сильно удивился появлению здоровенного увальня в кедах, шортах и полосатой майке.
Правда, один глаз гостя косил.
– Спит?
– Еще как!
Увалень со вздохом отвел глаза от Вовы.
Я стоял у стола, и он зачем-то дважды обошел меня, как Луна обходит Землю.
При этом он внимательно изучал мои руки, мои плечи. Ноги особенно заинтересовали его. Он даже попытался пальцами помять икры, потянулся к ним жадно, но я его руку оттолкнул.
– Деньги нужны?
– О чем это вы? – удивился я.
– Ну, подчистить… Подрезать… Всякое…
Я решил, что вся эта Кама-сутра так же далека от жизни, как загадочные твари, будто бы время от времени появляющиеся на отливе острова. Но увалень увлекся, глаз его косил все сильней. Оказывается, футбольная команда, в которой играл Вова (речь шла о футболе) проиграла подряд двадцать седьмую встречу. Даже школьной женской команде футбольная команда проиграла со счетом 2:12. Оба гола, кстати, забили себе все те же девчонки.
– Пятнадцатый, – протянул руку увалень.
– Почему пятнадцатый?
– Фамилия такая.
Ответить ему я не успел. На низком порожке квартиры возник еще один человек.
Этот определенно был татарин. И точно незваный.
– Неужели Шестнадцатый?
– Нет, нет, я Насибулин, – энергично возразил татарин.
И впился в меня взглядом:
– Это ты привез корову?
– А тебе-то что до нее?
– Она грядки мои ощипала.
– Ну, я привез.
К счастью, Вова проснулся.
– Выиграли? – спросил он, увидев Насибулина.
– Не совсем. Нам хряк помешал. Опять вырвался.
– Ну так шлепни его, заразу.
– За тем и пришел.
– Патроны в столе, бери.
Странный, тревожащий вели они разговор.
4– Налево – скала, – нехотя объяснял Вова. – Направо – тоже скала.
Ничто Вову не радовало. И Насибулин пыхтел рядом, как альпинист.
– Видишь, на скале выбито Уля? Это в честь Серебряной. А направо – скульптура Ефима Щукина.
Бетонной рукой бетонный старичок вцепился в самую настоящую скалу, другой крутил бетонный штурвал. Из оттопыренной бетонной складки, долженствовавшей обозначать ширинку морских штанов, вызывающе торчал пучок настоящей рыжей соломы – там ласточки свили гнездо. Воображение и реальность. Не знаю, входило ли такое в замысел скульптора, но работы Ефима Щукина всегда меня восхищали. Каждый год он приплывал на острова и обязательно оставлял после себя след в виде таких вот огромных статуй. Они стояли вдоль главной цунами-лестницы. Они стояли на склонах холма. Они стояли вокруг кинотеатра. Казалось, они охраняют остров. Рыбаки, раскоряченные матросы, веселые сезонницы, бичи, романтические интеллигенты – все бетонные. Разделочные бетонные ножи, длинные бетонные весла.
– Зачем мы сюда?
Твердынями называли крепости в старые времена.
Сейчас перед такой твердынею мы наконец остановились.
На самом деле это был просто глиняный вал, плотный даже на вид, медным лбом не прошибешь, а по нему тянулся заборчик из частых кольев. За глиняным валом в жирной, отблескивающей на солнце луже колебался, подрагивал, колыхался огромный хряк, похожий на носорога. Ничто, казалось, не может такого тронуть, но тяжелый карабин с оптикой, переданный Насибулиным Вове, хряка все-таки удивил.
Он прищурился.
Он понюхал воздух.
Он бултыхнулся в луже, чуть приподняв толстую задницу.
– Во, глядь, вымахал! – восхитился хряком Насибулин. И вдруг признался: – Он мне как брат.
Вова молча вогнал обойму в патронник.
Брат Насибулина ничем его не прельщал.
Позже в длинных письмах своих Вова чудесно описывал сиреневые закаты, нежный отлив. Природа трогала его до слез. Он бы и про насибулинского хряка написал как о чудесном даре природы, как о некоем таинственном Ниф-Нифе, живущем в бедном домике, сплетенном из прутьев. «И когда в последний раз полыхнет закат, я, быть может, пойму, что напрасно переспал с той девочкой из Нархоза…»
Но сейчас Вова всего лишь передернул затвор карабина.
Тучный Ниф-Ниф насторожился. Он смотрел на Вову недоброжелательно.
«О, милая, как я тревожусь! О, милая, как я тоскую! – цитировал в письмах Вова. – Мне хочется тебя увидеть печальную и голубую!» Сейчас на горе, с карабином в руках, хмурый после многочисленных ссор с Капой, Вова вел себя отнюдь не как романтик. Это дошло наконец и до Ниф-Нифа. Влажно хлопнув ушами, он попытался вскочить. Грязь под ним чавкала, пузырилась. И высокие, нежные стояли над островом облака…
5А Капу мы увидели днем перед магазином.
Там змеилась длинная очередь. Капа в ней была не последней.
Кто-то доброжелательно хлопал корову по плечу, кто-то совал ей в пасть хлебную корку. «Кусочничает, падла!» – обозлился Вова. Перехватив его взгляд, Капа презрительно хлестнула себя хвостом. Она явно не полюбила Вову. Она даже вдруг двинулась в сторону от него – к отливу. Медленно поднимала ногу, потом другую. Лениво взметывала хвостом, пускала стеклянную слюну. Кто-то растроганно произнес: «Гуляет». Кто-то тревожно предупредил: «Не надо ей на отлив, там опять кучи!»
Солнце нещадно било в глаза.
Капа расплывалась в мареве, воздух дрожал.
На белых песках правда что-то происходило, но что – не рассмотришь.
Вроде что-то черное на песке… Будто бы шевельнулось… Мы прятали глаза под ладошками, жались друг к другу… Слышанное о страшных тварях из глубин океана приходило каждому в голову, но никто пока ничего не видел… Только через полгода в Южно-Сахалинске Сапожников рассказал мне, что Капа в тот день действительно сама ушла в океан. «Чтоб ты прокисла!» И вроде видели ее позже на траверзе бухты Церковной…
Тетрадь пятая.
Я был Пятницей
Бухта Церковная находится в 3,5 мили от острова Грига. Берега бухты гористые, заканчиваются у воды скалистыми обрывами и окаймлены рифами. На северо-западном берегу бухты имеется низкий участок протяженностью 3,5 кбт и шириной 1 кбт. Этот участок берега порос лесом и кустарником и окаймлен песчаным пляжем. В бухту впадает большое количество ручьев, вода в которых пригодна для питья. Из водопада на северо-западном берегу бухты можно принять пресную воду. Грунт в вершине бухты – песок, в южной части – камень. Здесь много водорослей. На подходе к бухте иногда внезапно являются густые туманы.
