и сели на лавку справа и слева от меня. Как она только выдерживала такой вес — понятия не имею. А клоун осторожно взялся за поводок и вытянул Шарика из-под лавки. Я хотел было за своего друга заступиться, только куда там. Эти гиппопо так меня с боков задницами своими прижали, что не продохнуть. А клоун Шарика на руки взял, по панцирю погладил и водрузил на немедленно подлетевшую платформу. Тут же подал кому-то знак. Платформа взлетела, мягко спланировала к специальной дверце в клетке и, пролетев через нее, плавно опустилась на арену. Клоун мерзко хихикнул и двинулся к выходу.
— Знаете, мистер, — успел я сказать на прощанье, — вы, наверное, очень пожалеете, что сделали это.
Клоун обернулся, снова противно ухмыльнулся и заверил: «Не пожалею». Вот тут я абсолютно успокоился. Видит Бог, я не хотел этого. Дело в том, что у грымских собак, особо у самцов, есть такое очень характерное, но не очень приятное свойство… В общем, сами увидите…
***
Когда Кусака вышел на арену, трибуны разом взвыли. Клоун не стал долго болтать и вскочил на свою платформу. И вовремя. Потому как даже с моей ложи было видно, как нехорошо Кусака на него глянул. Зверюга сделала круг по арене и, как только прозвучал гонг… раскланялась во все стороны. Мол, плевать мне на эти секунды, с такой шмакодявкой я справлюсь медленно и не торопясь, со вкусом. Что касается Шарика, то тот, едва эту громилу увидел, снова в клубок свернулся и затих. Кусака закончил кланяться, подошел к Шарику, присел на задние лапы и резко нагнул морду. Барабанщик в оркестре забил дробь. «Клац!» — раздался резкий звук, многократно усиленный динамиками. Толпа взревела, и я увидел своего друга в огромной пасти монстра. «А вдруг как проглотит, — пронеслось у меня в голове, — вот сейчас сглотнет, и растворится мой Шарик в этом необъятном брюхе». Но монстр не торопился, он демонстративно развернулся к главной трибуне, словно стараясь подольше покрасоваться. Дробь в мгновенье стихла.
«Клац!» — огромная пасть захлопнулась. Сердечко мое екнуло и провалилось куда-то в область левой пятки. А вдруг как панцирь Шарика не выдержит этих страшных челюстей? А вдруг монстр просто раскусит моего друга, как пустой орех.
Но, видно, не я один в этом цирке испугался. Видно, Шарик перепугался куда больше. Потому и поступил он как нормальная грымская собака. Надо было видеть морду Кусаки в этот момент. Сначала на морде ящера явно нарисовалось удивление, сменившееся не менее явным изумлением. И тут же зловещую морду перекосила гримаса боли. Огромная зубастая пасть открылась… и всем стало очевидно, что пары зубов в ровном частоколе явно недостает. Здоровенный обломок клыка беззвучно упал в опилки. Выдержал панцирь Шарика, выдержал! Но это были еще цветочки! Что-то явно зашипело…
Кусака утробно заорал и мотнул мордой. Шарик пулей вылетел из зубастой пасти и колобком прокатился по опилкам к решетке. Трибуны замерли, словно ожидая развязки. И она наступила незамедлительно. Сначала, громко скуля, в сторону выхода с арены метнулся Кусака, потом едва не свалился со своей платформы клоун в шляпе. И уж чуть позже, зажимая носы, начали разбегаться зрители с первых рядов. Нет, согласитесь, ведь я же предупреждал, что Шарика лучше не злить! Есть у него такие железы около хвоста, очень даже пахучие. Не зря же его батя Вонючкой в сердцах обзывает.
Что тут началось! Кусака, жалко скуля, бьется в решетчатые ворота, пытаясь побыстрее свалить с арены из-за кулис кто-то ревет как оглашенный, не иначе как чемпион — Минотавр. Народ с самых дорогих первых рядов, зажимая носы, ломится к выходу, тут и там кто-то падает, упавших топчут. Гиппопошки с дубинками кидаются в толпу, собираясь наводить порядок, и только усугубляют общую сумятицу. Бардак!
А я — совершенно спокоен. Даже обнаглел немного. Спрашиваю ехидно так своих охранников, мол, че сидите? Не видите, че творится? Идите порядок наводить, охранники хреновы. И тут слышу голос:
— Эй, придурок! Что это такое?!! Оказывается, клоун к самой нашей ложе на своей платформе подлетел, а я как-то не заметил.
— А что? — невинно пожал я плечами.
— Что — что?! Почему он так воняет?! — взвизгнул клоун.
— Кто? — прикинулся я дураком. А что, он сам меня придурком обозвал — буду соответствовать.
— Твой чертов зверь! Как его…
— А… Шарик? Шарик — собака. Так у нас все собаки так на агрессию реагируют.
— Какая это, к черту, собака?!!
— Обычная, грымская. Я же предупреждал.
— О-о-о-о! Проклятье! Он долго еще вонять будет?
— Ну, не знаю, с денек, наверное, еще попахнет.
— С денек?!! Ты с ума сошел! У нас представление срывается.
— А я предупреждал. Я же говорил, что вы пожалеете. А вы: «Не пожалею»!
Дядька смотрел на меня злющими глазами: наверное, в этот момент он очень хотел меня убить.
— Давай забирай свою зверюгу! — наконец скомандовал он.
— Я-то заберу, но… Так что, мой боец выиграл? — сказал я как можно невиннее. — Я могу получить выигрыш?
— Какой еще выигрыш?!! Ты знаешь, сколько мы сейчас денег потеряем?
— Не знаю, мистер, только сдается мне, что это ваши проблемы. Я своего Шарика совершенно не хотел с этим Кусакой на арену выпускать. Разные, сами видите, весовые категории.
— Хорошо, я дам тебе десять кредов…
— Ага, ищи дурака, — сказал я, указывая на табло. — Вы мне должны сотню! Пять минут боя давно прошло. Гоните денежки, сами же обещали
