Еще две минуты прошло.
Мысли плана «вот дурак, отказался бы от предложения Инспектора, сейчас лежал бы дома на диване и переругивался с Мозгом», он отогнал от себя. Он гордился тем моментом, когда, несмотря на мизерную возможность успеха, сказал всем чертям назло: «Согласен». Это была звездная минута. Лаврушин почувствовал, что вечный неловкий недотепа-очкарик, неизменный победитель математических и физических Олимпиад, звезда науки, он способен не только ломать голову над научными проблемами. Он способен на поступок. Притом на поступок благородный. И пускай трусы и циники станут утверждать, что такие поступки глупость. Лаврушин показал, что способен быть человеком!
Еще три минуты побоку. Близится час расплаты.
Как обидно, что все оказалось напрасным. И путь в сотни световых лет. И все благие порывы. И стремление предотвратить зло. И недели обучения. И опасности, которые пришлось преодолеть. Все коту под хвост…
Еще минута…
Степана жаль. Он, Лаврушин, понятно – избранный. Так получилось по закону бутерброда, так выпал один шанс из миллиарда, что его биополе в точности совпало с требуемым. Но Степан. Добрый, надежный, хороший друг. Тебе-то за что такое?
Еще две минуты позади… Их остается все меньше и меньше.
А что дальше? Таниане пришлют следующую группу. Шансов у нее будет еще меньше. А диктатор все ближе к решению задачи.
Минута…
Самое обидное, что именно сегодня Лаврушин ощутил долгожданный сигнал. Он не мог окончательно поверить в него. Ему до последнего момента казалась история с кодами биополя притянутой за уши. Не верилось, что между творениями рук давно ушедшей цивилизации и его мозгом существует связь, что протянется незримая нить. Но сегодня он ощутил тревогу. И почуял кончик этой серебряной нити. Она звенела, как тонкая гитарная струна. Ее звон был едва уловим. Он все время терялся. Но он был! Он значил, что все получилось так, как предсказывал Инспектор. Адаптация заканчивается. Нить будет все крепче. И через день-два в сознании Лаврушина возникнет ясная картинка – где искать «ключ»… Точнее, не будет. За день-два Стинкольн успеет сварить землян в кипятке. Еще две минуты…
Оставалось чуть меньше десяти минут до времени, назначенного Стинкольном. Как быстро летят эти минуты.
Время близится. Внутри у Лаврушина стало пусто. Мысли куда-то уходили. В сознание пыталось прорваться отчаянье. Господи, как хреново быть героем перед расстрелом. Героем быть хорошо, когда твой подвиг в прошлом, и ты раздаешь интервью, а также автографы восторженным поклонницам…
Только бы не лишиться самообладания! Не потерять лицо. Сейчас это казалось почему-то очень важным.
Пять минут…
Раньше времени! Стена отошла в сторону. И на пороге появился человек.
– Дела-а-а, – протянул Степан…
Человек, стоящий на пороге, меньше всего походил на Стинкольна и его гориллл…
* * *
Тщетны пустые е надежды, владеющие загнанным в угол человеком, недостижимы. Но когда они оправдываются, то кажется – а как же могло быть иначе? Все и должно было случиться именно так, и никак иначе.
Появившийся человек явно был не Стинкольном. И, скорее всего, не принадлежал к числу приближенных бандита. А был этот человек тем статным офицером четвертой ступени, который сопровождал землян в «мамонте» и обещал скорое освобождение. В руке он сжимал автоматический ЭМ-пистолет.
– Крос умеет держать слово, – произнес офицер. – Я же обещал, что вытащу вас.
– Весьма благодарны, – только и нашелся что сказать Лаврушин.
Степан весьма точно выразился насчет теннисного мяча, по которому лупят ракеткой. Вот прошла очередная подача. И самым обидным было ощущение полной беспомощности. Поток событий влек землян вперед, нисколько не считаясь с их настроениями и желаниями. И что впереди? Тихая заводь или водопад?
– Выходите быстрее, – велел офицер Крос. – Сейчас здесь будет Стинкольн.
Земляне не заставили себя долго упрашивать. Все-таки есть особое удовольствие в том, чтобы быть спасенным именно в последние секунды. Оказывается, куда приятнее, если указ о помиловании приносят, когда голова твоя уже лежит на гильотине.
У лестницы на площадке валялось два трупа, в одном без труда можно было опознать мрачного водителя с обожженным лицом.
Спускаясь по винтовой лестнице, Лаврушин умудрился вновь удариться коленом – в том же самом месте и тем же коленом, как и тогда, когда поднимался здесь. Прирожденный растяпа – что еще тут скажешь.
Опять пошли тесные тоннели, освещаемые светом прикрепленного к лацкану на комбезе Кроса фонарика. Они шли какой-то другой дорогой, но она была ничуть не лучше, чем прошлая. Опять приходилось рвать паутину, вздрагивать от прикосновений крысиных хвостов. Большинство ходов, похоже, были заброшенными канализационными и тепловыми сетями. Сперва было очень душно, вскоре стало жарко.
Через полчаса путники выбрались в круглый каменный туннель. В его центре стоял световой столб – свет падал из колодца, в нем как в жерле пушки синел кусок неба.
Первым, ловко цепляясь за ржавые скобы, полез наверх Крос. За ним последовал Степан. Замыкал Лаврушин, чьи пальцы предательски соскальзывали с мокрого склизского металла, а высота через пару минут была такова, что шмякнешься – костей не соберешь. Лаврушин чуть и не шмякнулся, когда скоба, за которую он схватился, обломилась вместе с куском кирпича.
Колодец вывел в захламленный дворик. С одной стороны были кирпичные развалины. С другой – шестиэтажный нежилой дом, из чего явствовало, что путники все еще находились в «сельве». У невысокого бетонного забора с овальным проломом в центре росли два чахлых деревца и возвышалась мусорная гора. Асфальт, сквозь трещины в котором пробивалась жесткая трава, был усеян битым кирпичом и истлевшим бумажным мусором.
– Брысь, проклятый, – Крос поднял камень и швырнул им в огромного полосатого кота, пробиравшегося куда-то с хищно прижатыми ушами. Кот сердито мявкнул, уклонился от камня и бросился за гору мусора.
Как раз у мусорного холма их ожидали. Загорелый массивный тип с пронзительными синими глазами сжимал в длинных волосатых руках тяжелый автомат и заученно оглядывался – он был начеку.
– Все в порядке, – кивнул он Кросу.
Процессия преодолела пролом в заборе. За ним открылась кривая горбатая улица с полуразрушенными зданиями. Там копошились представители местного крысиного народца, опасливо глядящие на стоящий у тротуара красный гоночный автомобиль – он выглядел здесь неуместно, как царский трон в лачуге нищего. За рулем сидел загорелый и тоже синеглазый тип, длинные волосатые руки которого обнимали рулевое колесо. Лаврушин удивленно посмотрел на него, синеглазый номер один коротко пояснил:
