Дэн с минуту поразмышлял.
— Так ты родилась здесь?
— Не знаю.
Присмотревшись к ней пристально, Дэн вдруг заметил, что ее глаза блестят от слез.
— Галатея, милая! Почему ты несчастлива? Что не так?
— Да нет же, все в порядке! — Она тряхнула своими черными локонами и внезапно улыбнулась Дэну. — Что может быть не так? Как может человек быть несчастлив в Паракосме? — Она выпрямилась и взяла его за руку: — Пойдем! Давай собирать плоды на завтра!
Она побежала в рощу, подпрыгнула, сорвала с ветки большой золотой шар и бросила его Дэну. Вскоре он уже сгибался под тяжестью богатого урожая. Галатея резвилась, как молодая кошка. Дэн следил за ней с болезненным томлением. Внезапно она повернулась к нему; мгновение они стояли неподвижно, глаза в глаза, а потом Галатея отпрянула и медленно направилась к арке крыльца. Дэн шел за ней, нагруженный плодами.
В дальнем углу просторной комнаты старый Левкон склонился над каким-то сложным блестящим механизмом; когда Дэн вошел, старик вынул из машины длинный серебристый кусок материи, сложил его и аккуратно отложил в сторону.
Галатея остановилась в дверях. Дэн поставил вазу с плодами на скамью возле входа.
— Это для тебя, — сказала девушка, показывая на следующую комнату.
Дэн заглянул в небольшую уютную комнатку; в окне виднелись звезды; изо рта мраморной маски, украшавшей стену, изливалась и падала в шестифутовую раковину на полу тонкая струя воды. В комнате была всего лишь одна скамья, застеленная серебряной тканью; с потолка на цепочке свешивалась светящаяся сфера. Дэн повернулся к девушке, чьи глаза все еще оставались непривычно серьезными.
— Все замечательно, — сказал он, — но, Галатея, как мне погасить свет?
— Погасить? — удивилась она. — Ты можешь его закрыть — вот так!
Она накрыла светящуюся сферу металлической крышкой. В темноте Дэн особенно остро ощутил близость прекрасного юного тела.
— Милая тень! — тихо проговорила Галатея. — Надеюсь, тебе приснится музыка.
Она вышла.
Казалось, почти тотчас наступил рассвет, и за окном снова засвистели дудочки эльфов, а на пол комнаты легли красноватые лучи света. Дэн умылся под струей воды. Сфера все еще мерцала. Он дотронулся до светильника — тот был холодным, точно металл. Дэн пересек большой зал и вышел из дома.
Галатея танцевала на тропинке, поедая неизвестный плод, розовый, точно ее губы.
— Пойдем! — позвала она. — К реке!
И вот они уже смеются, отчаянно брызгаясь в искристой холодной воде. Дэн вылез на берег вслед за девушкой.
— Галатея, — спросил он, — кого ты для себя выберешь?
— Не знаю, — ответила она. — Когда настанет время, он придет. Таков закон.
— И ты будешь счастлива?
— Конечно, — она казалась встревоженной. — Разве не все счастливы?
— Но не там, где я живу, Галатея.
— Тогда это должно быть странное место — этот твой призрачный мир. Ужасное место.
— Оно такое и есть, — согласился Дэн. — Я хотел бы…
Он остановился. Чего бы он хотел? Он взглянул на девушку, на ее блестящие темные волосы, на ее глаза, на ее мягкую белую кожу, — а затем попытался нащупать ручки гостиничного стула… и у него ничего не получилось.
Он улыбнулся и вытянул пальцы, чтобы коснуться ее обнаженной руки. На секунду она замерла, потом вскочила на ноги:
— Пойдем! Я хочу показать тебе мою страну.
Что это был за день! Они обследовали всю речушку, от водопада до озера. Каждый поворот открывал новый прекрасный пейзаж. Галатея и Дэн то разговаривали, то молчали; когда они чувствовали жажду, они пили из реки, когда ощущали голод — срывали плоды. Галатея сплела для Дэна яркий венок, и далее он шел, слушая над собой сладкозвучное пение. Но понемногу красное солнце начало склоняться в сторону леса. Дэн первым это заметил, и они неохотно двинулись в обратный путь.
Когда они вернулись, Галатея запела незнакомую песню, плавную и мелодичную. И опять глаза ее наполнились печалью.
— Что это за песня? — поинтересовался Дэн.
— Это песня, которую пела другая Галатея — моя мать. — Она положила руку ему на плечо: — Я переведу ее для тебя.
В цветах, в траве течет река,
С цветами и с травой поет:
«Вернешься ты наверняка,
Хоть пролетит за годом год».
Их песня льется сквозь года,
Ее слова услышишь ты,
В печали разберешь тогда:
«Река все лжет», — поют цветы.
На последних нотах голос ее дрогнул; она замолчала.
— Галатея… — осторожно начал Дэн, — это печальная песня, Галатея. Почему же твоя мать была печальна? Ты же говорила, что все в Паракосме счастливы.
— Она нарушила закон. — Галатея посмотрела ему прямо в глаза. — Это неизбежный путь к печали. — Она влюбилась в призрак! Он, как и ты, явился и погостил здесь, а потом ему надо было возвращаться. Так что, когда пришел предназначенный ей возлюбленный, было слишком поздно, понимаешь? Она стала навеки несчастной и бродит по миру с места на место. Я никогда не нарушу закон, — заявила она решительно.
Дэн взял ее за руку.
— Я хочу, чтобы ты всегда была счастливой, Галатея.
Она тряхнула головой:
— Я счастлива, — сказала она и улыбнулась нежной мечтательной улыбкой.
Тени лесных деревьев-гигантов пересекли реку, и солнце спряталось в них. Они шли рука об руку, но, когда добрались до выложенной разноцветными камешками тропинки возле дома, Галатея отпрянула от Дэна и быстро зашагала вперед. Когда он подошел к дому, Левкон сидел на своей скамье у входа. Галатея обернулась, и Дэну почудилось, что в ее глазах снова блеснули слезы.
— Я очень устала, — призналась она и скользнула внутрь.
Дэн шагнул за ней, но старик поднял руку.
— Друг из царства теней, — сказал он, — задержись на минутку.
Дэн сел на скамью.
— Я говорю это, не желая причинить тебе боль, — продолжал Левкон, — если призраки способны чувствовать боль. Дело вот в чем: Галатея любит тебя, хотя, я полагаю, она еще этого не осознала.
— Я тоже ее люблю, — признался Дэн.
Седой Ткач уставился на него:
— Не понимаю. Субстанция и в самом деле может любить тень, но как тень может любить субстанцию?
— Я люблю ее, — настаивал Дэн.
— Тогда — горе вам обоим! Потому что это невозможно, это противоречит законам. Суженый для Гала-теи назначен, возможно, он уже приближается.
— Законы! Законы! — пробормотал Дэн. — А чьи это законы? Не Галатеи — и не мои!
— Но они существуют, — настаивал Седой Ткач. — Ни ты, ни я не можем их критиковать — хотя я все же не понимаю, какая сила могла их отменить и допустить твое присутствие здесь!
