к рекомендованному НАСА режиму тренировок и симуляций; настроение у нее прыгало непредсказуемо, хотя и в узком спектре эмоций. А что не менялось после того инцидента на раннем этапе полета, так это недоверие и страх перед Кейном.
Если кто-то и мог скрепить их в команду, так это Риз. Даже Такахаси поначалу относился к нему с некоторым трепетом. Они все помнили, как Риз водружал американский флаг на Марсе, в те годы, когда еще существовала Америка, когда Марс был для всех важен, пускай и только потому, что русские первыми до него добрались.
Воспомнания Кейна были ярче, чем у остальных: подростком он проводил выходные в Космическом центре имени Линдона Джонсона, а Морган, пользуясь привилегиями крупнейшего правительственного контрактора, устраивал ему туры в тренировочном шаттле, давал посидеть в переднем ряду ЦУПа и водил на обеды в столовую для астронавтов. Риз в те годы казался не человеком, но кем-то большим: трансцендентным существом, физически посетившим иной мир.
Поэтому Кейн ожидал от него каких-то претензий на духовное лидерство, рассматривал как моральный столп экспедиции. Этого так и не случилось. Девять месяцев полета Риз практически не вылезал из треугольной каюты, паря там в позе лотоса и едва касаясь колен сложенными в кружки большими и указательными пальцами. О том, что побудило его вернуться на Марс в шестидесятилетнем возрасте, рискуя жизнью при торможении об атмосферу на антикварном корабле НАСА, Риз не говорил, хотя ясно было, что к Моргану он не питает никакой привязанности.
Личные же мотивы самого Кейна почти так же трудно поддавались формализации. В какой-то момент участие в марсианской экспедиции виделось ему очевидным шагом по карьерной лестнице, театральным жестом, призванным возвратить утраченную на войне живость. Время было выбрано адекватно; он не женат, ни с кем не флиртует, у врачей претензий нет, а должность в департаменте трудовых отношений «Палсистемс» — практически синекура.
Теперь же ему казалось, что он совершил ошибку, допустил дорогостоящий просчет, отдаливший его от линии бизнес-фронта, чреватый профессиональным или даже буквальным самоубийством.
Все началось в Северной Африке; ранение в голову прочертило резкую линию между естественным, очевидным направлением жизни и тем, что происходило дальше. Врачи говорили, он радоваться должен, что вообще выжил, а головные боли, слабость и периодические нарушения моторики — пустяшные побочные эффекты поражения мозга, которое в обычных обстоятельствах фатально. Он месяц валялся без сознания, а потом еще год приходил в себя на койке личной палаты госпиталя «Палсистемс».
Чего он не мог постичь, так это внезапной атрофии амбиций, неспособности возвратиться на привычный по высшим эшелонам корпоративной власти уровень драйва и желания. Интеллект Кейна не пострадал, память осталась идеальной — порою устрашающе точной. Однако на протяжении трех следующих лет он медлил, принимая даже простейшие решения, не мог нормально сфокусироваться, впадая в ступор при мысли о бесконечной цепочке последствий.
Морган постепенно утрачивал к нему интерес, становился холоден, равнодушен, замыкался в себе. До войны и ранения выпадали моменты, краткие мгновения, когда Кейну казалось, что в глазах Моргана мелькает страх перед тем, в кого превращался Кейн, перед его растущим влиянием в Корпорации, перед физической мощью и компетентностью, которые Кейн развил после базового курса подготовки.
Теперь все изменилось. Когда Морган впервые предложил отправить миссию на Марс, прозвучало это скорей рассеянно, словно реакция Кейна его не слишком заботила. Во второй раз Кейн сам поднял этот вопрос и продавил решение.
И поглядите, думал он, куда меня это завело. Лежу, спеленутый по рукам и ногам, комок обнаженных нервов и подавляемых боевых рефлексов, и понимаю, что если работоспособный модуль отыскать не получится, если придется развернуться и начать новое путешествие без горизонтов и направлений, без конца и края, то я сломаюсь первым.
Он снова смежил веки.
В какой-то момент двухчасовой погони за Деймосом Риз очнулся. Сказал, что с ним все в порядке, но голос его показался Кейну усталым и старым.
У Кейна меж тем началась чудовищная мигрень, обжигавшая тыльные стороны глазниц и словно деформировавшая череп. За последние три года с ним такое частенько случалось, но этот приступ был самым страшным. На несколько минут он все же забывался сном и с удивительной отчетливостью видел синий океан, нагретую солнцем деревянную палубу под ногами, обонял запахи соли и солнечного света, слышал чьи-то писклявые шепотки.
Наконец он ощутил мягкий импульс тормозных двигателей и очухался. Гравитация маленького спутника была пренебрежимо мала, меньше тысячной доли земной, и Такахаси вынужденно направлял корабль десятками небольших курсокорректирующих маневров, так что походило это скорей на стыковку, а не на посадку.
Объем Деймоса едва превышал шесть кубических миль [1]. Кейну спутник по мере приближения напомнил мусорные кучи на окраинах Хьюстона. За вычетом оплавленного пятна у куполов и туннелей базы, вся доступная обозрению поверхность была завалена брошенной техникой. Топливные баки, пустые и полные, похожие на гигантские консервные банки. Вакуумные спасательные мешки, раскиданные среди пластиковых пакетов, штативов, скомканных листов фольги. С корабля были хорошо заметны конические силуэты уцелевшего посадочного модуля и второго такого же, полуразрушенного. В бледном свете Солнца слабо поблескивали обнаженные участки металлических корпусов.
Корабль стукнулся о поверхность и замер. Впервые за девять месяцев судно пребывало в состоянии неподвижности относительно другого объекта во Вселенной, но Кейн перемену едва ощутил. С тем же успехом то могли быть хитроумный фокус перспективы и очередная утонченная симуляция.
Лена осторожно переместила его в бортовой лазарет, а Риз с Такахаси стали готовиться к высадке. Даже на крохотную деймосскую силу тяжести лазарет не был рассчитан, так что Кейну пришлось прислониться к неожиданно вертикальной стене, пока Лена просвечивала ему грудь рентгеном и простукивала ребра.
— Ничего серьезного, — заключила она. — Ну, относительно. Будет сильно болеть, но срастется сравнительно быстро. Если у тебя валиум уже весь с потом вышел, я тебе еще чего-нибудь вколю.
— Хорошо, — отозвался Кейн. Голос его прозвучал хрипло, лицо слегка разрумянилось. Он с удивительной, сокрушительной четкостью ощущал устройство своей грудины, сокращения мышц, движения ребер при вдохах, уплощение диафрагмы и резкие коллапсы при выдохах.
Лена перебралась обратно в рубку, а спустя пару минут по той же лестнице начали спускаться Такахаси и Риз, таща за собой скафандры. Лицо Риза имело оттенок сырого бетона. Такахаси уже скрылся под палубой, а Риз еще полз по лестнице.
— Ты в порядке? — спросил Риз.
Кейн кивнул.
— А ты?
— Без проблем.
— Риз, ты хуже мертвяка выглядишь. Ангина?
— Ай, пустое.
— Лена…
— Нет. Я в порядке, етить-колотить. Я в порядке.
— Ты хоть отдохни минутку.
— Времени нет. Нужно выяснить, что с
