А тем временем во второй пчелолет спешно забрасывали припасы и снаряжение. Водители расселись по фургонам и погнали их с поля к военному шоссе.
«Что будет, если нас схватят? — подумала Рита. — Вдруг случилась беда? Но какая?»
Она прижала наушники к голове и закрыла глаза. Летать ей еще не доводилось.
Наконец оба пчелолета оторвались от асфальта и помчались над летным полем. Рита не видела, чем заняты солдаты в грузовиках. Надеялась только, что не стрельбой.
Деметриос, сидевший рядом с кельтом через проход от Риты, ухитрился изобразить улыбку на посеревшем, напряженном лице. Пчелолет резко взмыл вверх, и за иллюминатором ослепительно заискрился алмазный наждак. Прямо под нею в сотнях, если не в тысячах, локтей лежал океан.
— Сворачиваем на восток, — прокричал ей в ухо Оресиас. — Кажется, спецслужбы буле нас прозевали. Погони вроде нет.
Следуя плану, они держались в пяти-шести парасангах от берега и хранили радиомолчание.
«Все идет, как задумано, — внушала себе девушка. — Опасаться нечего. И не о чем горевать».
Но не так-то легко было отогнать тревожные мысли.
Через час на душе полегчало. Рита пообвыкла и уже не замечала приступов головокружения. За стеклом синело безоблачное небо, ниже стелился берег, а далеко на юге, над дельтой, висела дымка тумана. Новая панорама была поистине волнующей. Позади и правее, строго соблюдая дистанцию, летела вторая машина.
Рита слушала, как Оресиас и Джамаль Атта обсуждают курс с кибернетесом, который передал управление своему помощнику. Кельт и дворцовые гвардейцы смотрели на вещи просто и держались стоически. Их соперничество — единственное проявление тревоги — похоже, исчезло.
Рита вполне притерпелась к реву двигателей пчелолета; даже подремала часок, увидев во сне песчаную пустыню. А по пробуждении узнала, что экспедиция пересекла Иоудайю и приближается к Дамаску. Внизу, точно огромный пирог с пылу, с жару, лежала пустыня: пески, валуны и горы с желтоватым налетом. Они навевали раздумья о караванах, о многодневных переходах, о смертельной жажде и кровавых кинжальных поединках из-за глотка воды на дне пересохших колодцев. Романтика... Девушке просто не верилось, что она летит в поднебесье, как божья птаха.
Торговую столицу Сирии окружали поля и фруктовые сады. В еврейских и хорезмийских кварталах стояли приземистые зиккураты из стекла, стали и бетона. Над южной частью города мрачно возвышалась каменная персидская крепость, а еще южнее лежал международный аэродром Эль-Зарра.
Возвратясь из кабины кибернетеса, Атта сообщил Рите, что они садятся на краю Эль-Зарры для дозаправки.
— Узнаем новости... если с нами кто-нибудь захочет говорить.
Пчелолеты сбросили высоту и приближались к аэродрому, едва не сбривая верхушки деревьев. Рита снова разволновалась, но, ощутив запах фиг и дымок верблюжьего кизяка, сумела улыбнуться. Она еще ни разу не бывала в чужой стране. «Если останусь жива, — сказала себе девушка, — будет, что вспомнить».
Пчелолет сел на ровную бетонную площадку возле стайки древних обшарпанных фургонов-заправщиков. К летательным аппаратам двинулись усталые, запыленные техники, волоча за собой длинные плоские шланги песочного цвета.
— Встречают нас неважно, — заметил Атта. — Топливо дают, но почему-то не спешат предложить другие услуги. Сдается мне, дамасские власти уже не очень дорожат императорским расположением.
— Заговор? Дворцовый переворот?
Атта покачал головой, не желая гадать.
— У нас — своя задача. Но что-то стряслось, это как пить дать. Должно быть, в аккурат перед нашим вылетом. По радио не узнать, а идти в город или к начальству аэродрома — это как минимум час. — Он пожал плечами. — Придется дальше лететь, ничего другого не остается.
Рита смотрела на далекие башни и зиккураты Дамаска и удивлялась, почему ей совсем не страшно. В нее, как наркотическая одурь, въелись возбуждение и скука полета.
— Взгляни, пожалуйста, на Ключ, — тихо попросил Оресиас. — Может, нам и лететь уже незачем.
Рита сняла с полки футляр, открыла его, коснулась пальцем рычажков. Снова перед ней закружился ярко расцвеченный мир, и на прежнем месте возник крест.
— Летим, — сказала она.
Оресиас застегнул ремень, откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. Через несколько минут дозаправка закончилась и фургоны отъехали. Атта раздраженно лязгнул крышкой люка.
— Как насчет воздушного танкера? — пробормотал он. — Как насчет возвращения пешим ходом?
Ольми добрался до заброшенной станции в Пятом Зале, а уже через час был в Четвертом. Преодолев мерцающее серебром обширное водное пространство, поезд затормозил и высадил его у турбазы на острове Северная Круговерть, в первом квадранте, около северного колпака. Стараясь не привлекать к себе внимания туристов, он взял напрокат вездеход, проехал десять километров до далекой тропы и пешком углубился в хвойную чащу.
В памяти его импланта, в изоляции от настоящей личности, новенький дубль с предельной осторожностью изучал психику ярта.
Спустя три часа Ольми остановился под тысячелетним мамонтовым деревом. Ступни утопали в древнем суглинке, из леса зыбкими жгутиками тянулся туман.
Одиночество и отрешенность, завладевшие им несколько месяцев назад, еще до начала поисков, сегодня казались сущими пустяками. Добровольное изгнание породило в душе небывалые ощущения. Вспомнился Тапи: «Наверное, он уже сдает экзамены на инкарнацию?» Давненько Ольми не думал о сыне. И о Сули Рам Кикуре. Отвлекали заботы. А ведь кто знает, может, он уже с ними не встретится.
Он пощупал толстую, жесткую кору старого дерева. Мелькнула мысль: «А не в родстве ли мы с ним?» Нет. Не сохранил он крепких уз ни с кем, даже с близкими друзьями, и это угнетало. А может, разладились имплант-регуляторы, вот и вся причина дурного настроения? На всякий случай (не более того) он прогнал через настоящую психику и регуляторы тестовую программу.
«Функциональных неполадок не обнаружено», — доложила система.
Дело всего лишь в постоянном ощущении опасности, чрезмерном напряжении нервов.
Все эти деревья пережили раскручивание после отрыва Камня от Пути. Выдержали временную невесомость, наводнения, анархию погоды... Отчего же их вид ничуть не ободряет его?
«Почему я вообще ничего не чувствую?»
Дубль сообщил об успешном проникновении в хранилища социальной и личной памяти ярта. Вдобавок обменялся с ним осторожными «приветствиями».
Ольми сел, прислонясь лопатками к дереву, и перевел дух. Произошло нечто вроде диалога, причем гораздо раньше, чем он ожидал. Ярт увидел какие-то выгоды в сотрудничестве, и если он не передумает, то в доступной дублю памяти вскоре удастся отсортировать настоящие воспоминания от сфабрикованных. Впрочем, с какой стати ярт должен добровольно делиться правдивой информацией о себе подобных? Хотя ситуация, вообще-то, необычная, и Ольми до сих пор не имеет представления о психологии ярта, не знает, чего можно от него ожидать.
