— Хорошо, — вздохнул я, поняв, что отвертеться на этот раз не получится. — Пусть охраняют и следуют. Но хотя бы не вплотную, Леонид Ильич! На расстоянии хоть каком-то, не знаю…
Брежнев посопел.
— Ладно, будет тебе расстояние, — пообещал.
— И ещё. Я тут с девушкой встречаюсь. Хорошей. Квартиру снял. Как с этим быть? От девушки не откажусь, сразу говорю.
— Не рано тебе — с девушками? — остро глянул на меня Брежнев.
— Ага. Как дорогу могущественным людям переходить — так не рано. А как с девушкой — так сразу рано, да? И вообще, в мире набирает обороты акселерация. Слышали?
— Это когда молоко на губах не обсохло, а туда же? — усмехнулся Брежнев. — Слыхал, слыхал. Хорошо, дам соответствующее указание, пусть не сильно тебя беспокоят. Но квартиру в любом случае проверят, и хозяев её тоже, без этого никуда.
— Понимаю, Леонид Ильич. Надо — значит, надо.
— Что-то ты покладистый какой-то, — с подозрением сказал Леонид Ильич. — Опять задумал что-то?
— Не-не, всё нормально, — заверил я его. — Просто радуюсь, что легко отделался.
— Это ты правильно заметил — легко. Смотри, как бы в следующий раз не случилось гораздо хуже. В оба глаза смотри. Охрана охраной, а свой глаз не помешает. Особенно такой, как у тебя.
[1] Орган Управления охраны общественного порядка исполкома Мосгорсовета. Основана 2 марта 1919 года. Выходила по понедельникам, вторникам и четвергам.
Глава пятнадцатая
Пулковская обсерватория. Директор и братья Стругацкие
В Ленинград я полетел двадцать первого апреля.
Был вариант ехать на машине или на поезде «Красная стрела», но в результате выбрал самолёт.
Время. Его, как всегда, не хватало, а транспорта быстрее самолёта на Земле пока не придумали.
Его и на Гараде не придумали по большому счёту. Да, название гарадских самолётов можно было перевести на русский, скорее, как «гравилёт», поскольку на них были установлены гравигенераторы, в той или иной степени нейтрализующие действие силы тяжести. Однако сам по себе гравигенератор не поднимет машину в воздух — нужен двигатель и подъёмная сила. Поэтому реактивный (и не только) двигатель, крыло и несущий винт — наше всё. Как на Земле, так и на Гараде. А вот дирижабли гарадцы давно перестали использовать — с изобретением гравигенераторов они потеряли смысл.
Поездку, конечно, согласовал. Теперь, когда меня взяли под охрану, это было необходимо делать. Всего охранников было шестеро. Разного возраста и телосложения, по-разному одетые — они старались не походить друг на друга, чтобы легче было раствориться среди обычных прохожих. Но выделялись они всё равно. Взгляд и движения выдавали.
Работали они парами, в три смены, круглосуточно, по восемь часов.
Если шёл пешком — шли за мной в некотором отдалении. Если ехал на машине — ехали за мной в своей чёрной «волге». Метро — на метро, в том же вагоне. Не приближались ближе, чем на десять метров, но всегда были рядом. Молчаливые, быстрые, собранные. Если я встречался с Кристиной, старались и вовсе исчезнуть с глаз. Однако наблюдение не снималось ни на минуту. По ночам возле нашей квартиры в Новых Черёмушках или моей съёмной в Лефортово всегда дежурила чёрная «волга», в которой несли службу двое.
Поначалу они меня довольно сильно раздражали, и я постоянно на них оглядывался. Но затем постепенно привык и воспринимал охрану, словно свою тень. Вернее, две тени. Ну так и родная звезда Кемрара Гели двойная. Крайто и Гройто.
Двоих из шести я выделял особо — была в них некая заметная индивидуальность. Один чуть выше ростом, широкоплечий, бритый наголо — Борис. Второй — худощавый и ловкий — Антон. Кроме всего прочего, они были первыми, кто заступил на смену по моей охране, и сразу же отличились тем, что решительно пресекли попытку милицейского патруля проверить мои документы в районе Никитских ворот (с московской милицией мне хронически не везло, она постоянно норовила меня проверить и задержать, иногда мне казалось, что она просто нутром чует во мне чужака).
Утром двадцать первого апреля Василий Иванович доставил меня в Шереметьево. Там вместе с охранниками и пассажирами я прошёл регистрацию на рейс 2410, следующего по маршруту Москва-Ленинград, сел в самолёт Ту-104 и в одиннадцать часов сошёл по трапу в Пулково.
Чёрная комитетская «волга», ожидающая в аэропорту, отвезла нас прямиком в Пулковскую обсерваторию. Благо, там и ехать-то оказалось всего ничего, — из аэропорта машина выехала на Пулковское шоссе, свернула направо и уже через несколько минут въехала на территорию обсерватории. Остановилась у главного корпуса. Мы вышли.
— Ребята, может быть вы меня в машине подождёте? — спросил я. — Храм науки всё-таки, что здесь может со мной случится?
— Извините, Сергей Петрович, — произнёс Борис. Голос у него был неожиданно высокий, скрипучий. — У нас приказ.
— Я буду ждать, — сказал водитель. — Вот там, на стоянке. У меня тоже приказ.
Подъехала ещё одна машина — белый Москвич 403 с бирюзовой полосой на боку. Остановился рядом с нами. Из машины вышли двое мужчин. Один явно постарше, за сорок. Широкоплечий, с проседью в усах и чёрных волосах, зачёсанных назад. Очки в толстой пластмассовой оправе, спортивная куртка. Второй ниже ростом, не такой плотный, в похожих очках и куртке, но без усов, волосы зачёсаны вперёд, уши оттопырены.
На первый взгляд, они были не очень похожи, но я заметил, что носы у них практически одинаковые. Братья?
И ещё.
Вроде бы я где-то их уже видел, но вот где — припомнить сразу не мог. Ускользало воспоминание.
Мужчины, окинув нас внимательным заинтересованным взглядом, направились к ступеням главного корпуса.
Мы не то чтобы мешали, но стояли довольно близко. Моя охрана синхронно шагнула вперёд, прикрывая меня от них.
Мужчины остановились.
— В чём дело, товарищи? — спросил, нахмурясь, тот, что постарше.
— Ни в чём, — проскрипел Борис. — Проходите, товарищи, не задерживайтесь.
— Что значит — проходите? — усатый явно начал заводиться. — Что за указания? Вы кто такие?
— Я сказал — проходите, — голос охранника стал жёстче и приобрёл металлические нотки.
— Борис, спокойно, — сказал я. — Не цепляйся к людям.
— Я абсолютно спокоен, — сказал тот, что помладше, с оттопыренными ушами. — И кто тут к кому цепляется надо ещё разобраться.
Тут до меня дошло. Как говорится, словно током ударило. Правильно говорится, кстати. Серёжу Ермолова пока не било током ни разу. А вот инженеру-пилоту Кемрару Гели, бывало, доставалось. Ощущение запоминающееся.
— Борис? — переспросил я.
Мой охранник обернулся.
— Не ты, — сказал я, глядя на младшего. — Вы — Борис Натанович?
— Он самый, — сказал тот удивлённо.
— А вы, — я перевёл взгляд на старшего, — Аркадий Натанович? Вы — братья Стругацкие?
— Боря, — голос старшего повеселел. — Он нас знает!
— Я вас сразу узнал, — почти не соврал я.
— Нас ещё можно узнать? — ухмыльнулся Борис Натанович.
— Повесть «Стажёры», — сообщил я. — Реплика Юрковского в ответ на слова Юры Бородина, что он сразу узнал Быкова и Юрковского. Мирза-Чарли. Гостиница. Триста шестой номер.
— Лестно, лестно, — сказал Аркадий Натанович. — А вас, молодой человек, часом не Серёжей Ермоловым зовут?
— Ага, — сказал я, улыбаясь. — Это я.
— Приятно познакомиться, — Аркадий Натанович протянул руку.
— А уж мне-то! — искренне воскликнул я. — Шёл к директору обсерватории, а познакомился с любимыми писателями. Да я уже люблю Ленинград.
Братья засмеялись.
Борис и Антон, чтобы не мешать разговору, деликатно разошлись в стороны.
— Охрана? — понизив голос, осведомился Аркадий Натанович.
— Она, — сказал я. — Без неё никак, увы. Не пускают.
— Профессионалы, — одобрительно заметил старший из братьев. — Вон как сектора осматривают. Каждый — свой.
— Мы тоже к Владимиру Алексеевичу, — сказал Борис Натанович. — Собственно, он нас и пригласил на встречу с… вами. Мы давно знакомы, я же здесь работал.
