[2] В данном случае — чертёж-рисунок, показывающий, как будет выглядеть архитектурный объект.
[3] Герой цитирует рассказ «Запах мысли» Роберта Шекли, впервые опубликован на русском языке в журнале «Вокруг света» в 1965 году.
[4] Сегодня это формат А1.
[5] Теперь «Охотный ряд».
[6] Теперь «Лубянка».
Глава четырнадцатая
Попытка смерти. Выволочка. Прописные истины
Ствол пистолета был направлен мне точно в грудь.
Палец стрелявшего уже жал на спусковой крючок.
Два с половиной шага между нами.
Если бы я не развернулся, продолжал стоять на месте, он сделал бы ещё шаг и, возможно, выстрелил мне в голову.
И тогда — всё.
Прощай, Кемрар Гели. Прощай, Серёжа Ермолов. На этот раз никакого переселения сознания. Некуда. Все свободные тела погибли.
Вот же, сволочь. Подловил.
Коровин. Папаша Длинного, второгодника Валентина. Бывший майор милиции.
Лицо замотано шарфом, на глаза надвинута шапка, но я его узнал.
Переходить в орно времени не было. Совсем. Палец Коровина уже выбрал свободный ход спускового крючка.
Боёк ударил в капсюль.
Порох воспламенился и вытолкал пулю из патрона.
Единственное, что я успел, сместиться правее.
Ненамного, сантиметра на три, но этого хватило.
Грохнул выстрел.
Пуля вошла в моё тело.
Едва не задев сердце, пробила лёгкое; прошла между рёбер, вышла с другой стороны, порвав майку, рубашку, свитер и куртку, упала где-то сзади на мокрый асфальт.
Всё-таки я везунчик, не отнять.
Ну и хорошая реакция, это да.
Коровин, пожалуй, ушёл бы. Он уже бросил пистолет под ноги (руки в перчатках, отметил я. «Вечно в кожаных перчатках, чтоб не сделать отпечатков» — мелькнули и пропали строчки Высоцкого) и делал шаг назад, чтобы затем развернуться и рвануть вверх по Жданова-Рождественской, где имелось достаточное количество удобных проходных дворов.
Но я уже был в орно. Мне всего-то и нужно пара секунд, организм выдержит. Не такое выдерживал.
Выстрел качнул меня назад, но не отбросил. Привычно замедлилось время. Рана пылала болью и алым, только мне видимым светом.
Я послал к ней один, останавливающий кровь импульс, и сместился ближе к Коровину, который уже почти повернулся ко мне боком.
Раздумывать особенно было некогда, поэтому я просто нанёс ему удар в горло.
Мог бы ударить насмерть, но в последнюю долю мгновения придержал руку.
Да, он хотел меня убить и, возможно, убил бы, повернись всё немного иначе. Однако не убил. Значит… значит, пусть живёт. Любая жизнь лучше смерти. Уж кому-кому, а мне это известно совершенно точно.
Захрипев, бывший майор милиции свалился на тротуар.
Я вышел из орно и сел рядом.
Потом лёг.
Нужно было заняться раной, но сил не оставалось никаких. Последние ушли на рывок и удар. Ничего, подумал я. Затянется. Кровь я остановил. Почти. А дальше организм сам справится. Теперь же я хочу спать. Устал что-то за сегодня. Трудный был денёк…
— Серёжа-а-а! — услышал я слабый крик Кристины, донёсшийся до меня словно из-под воды. — Серёжка-а-а…!
Всё, пока, до скорой встречи, женщина спешит на помощь. Можно отрубаться.
Пробуждение было лёгким. Просто открыл глаза и сразу увидел дневной свет, падающий из окна справа; цветок гортензии в горшке на подоконнике; чисто белёный потолок со стеклянным полушарием светильника; белую дверь напротив.
Ага, Кремлёвская больничка, судя по интерьеру. Бывал здесь, бывал.
Прислушался к себе — ничего не болит. Откинул одеяло, обнаружил на себе трусы (уже хорошо), пощупал грудь. Перемотана бинтами. Снял бинты, бросил кучей на стоящую рядом тумбочку. Под бинтами, как и ожидалось, было всё чисто.
На всякий случай глубоко подышал. Потом вошёл в орно, тщательно осмотрел себя внутренним взором.
Нормально.
Вышел из орно; спустил ноги с кровати; нащупал тапочки; поднялся.
Присел — встал.
Нормально.
Наклонился, не сгибая коленей, коснулся ладонями паркетного пола.
Нормально.
Прошёлся по палате слайт-ходьбой, нанося удары воображаемому противнику и уклоняясь от встречных — таких же воображаемых.
Хорошо!
Встал на мостик, выпрямился. Сел на шпагат. Упёрся пальцами в пол, вытянул ноги «уголком», согнул колени, перешёл в стойку на руках.
Дверь отворилась. Вошли Петров, Боширов и незнакомый мне мужчина солидного вида. Все в белых халатах. В перевёрнутом виде они выглядели забавно.
— Я же говорил, — радостно провозгласил Петров. — Огурчик!
— Привет! — поздоровался я и встал на ноги.
— Это ещё что за цирк, больной! — возмутился солидный. — Вам с вашим ранением показан строгий постельный режим. Марш в койку немедленно!
— Жрать охота, — сказал я. Настроение у меня было бодрое и даже где-то озорное. — У вас здесь кормят, товарищ доктор, или держат пациентов на голодном пайке? Что до цирка, то мне можно, я в нём работал.
Я посмотрел на Петрова с Бошировым. Товарищ майор и товарищ капитан одновременно подмигнули улыбнулись. Нет, они точно Арлекин и Пьеро. В цирк, всем в цирк.
Лицо незнакомого доктора пошло красными пятнами.
— Хорошо, — сказал я. — Готов на быстрый рентген и короткий осмотр. После этого вы убеждаетесь, что я абсолютно здоров и отпускаете восвояси, выдав мою одежду.
— Ваша одежда порвана и в крови, — сказал доктор. — Ещё и грязная. Вы в ней на московском асфальте лежали. В марте месяце.
— Совсем забыл, — сказал я.
— Что здесь за сборище? — послышался родной и знакомый голос. — Ну-ка, пропустите меня!
Петров с Бошировым посторонились. В палату вошла мама с моей сумкой.
— Здравствуй, сынок, — поздоровалась она, целуя меня в щёку. — Ты как? Вижу, всё уже хорошо. Я тут тебе чистую одежду принесла.
— Спасибо, мам, — я поцеловал её в ответ.
— Мы бы тоже могли принести, — заявил Петров.
— Но решили сначала убедиться, что всё в порядке, — добавил Боширов.
— Не сомневаюсь, — сказал я.
— Всё-таки я ничего не понимаю, — с жалобными нотками в голосе произнёс доктор. — Кто-нибудь может мне объяснить, что здесь происходит?
— Не волнуйтесь, доктор, — сказал я, надевая новые чистые джинсы, которые достал из сумки. — Если в чём-то сомневаетесь, обратитесь к министру здравоохранения Трофимову Владимиру Васильевичу. Или к Чазову Евгению Ивановичу. Они подтвердят мои… как бы это сказать… полномочия и компетенции. Но вкратце, так и быть, сообщу. Я — здоров. Абсолютно. Но и огнестрельное ранение было, в этом даже не сомневайтесь. Просто мне — «а»: повезло, что пуля не задела сердце и рёбра и лопатку. И — «б»: на мне всё заживает, гораздо быстрее, чем на собаке, — я продолжал одеваться. — Если совсем сомневаетесь, можете позвонить товарищу подполковнику Алиеву Ильдару Хамзатовичу, начальнику военного госпиталя города Кушка. Он вам расскажет, после каких травм и как скоро я поднялся на ноги.
— Кушка? — совсем растерялся доктор.
— Самая южная точка Советского Союза, — сообщил я.
Мы покинули гостеприимные стены больницы через полчаса. Моё предложение поесть в ближайшем кафе мама решительно отвергла, и Василий Иванович, чья машина ждала на больничной стоянке, повез нас домой. Нас — это нас с мамой. Петров с Бошировым от домашнего обеда решительно отказались.
— Совершенно нет времени, — прижал руку к сердцу Петров. — Честно, Надежда Викторовна.
— Разве может человек в здравом уме добровольно отказаться от вашего обеда? — добавил Боширов. — Но — служба.
— Льстецы, — сказала мама. — Знаю я вас. Ладно, нам больше достанется.
До дома доехали молча. Когда вышли из машины, и я отпустил Василия Ивановича, мама сказала:
— Видела я твою Кристину.
— Вот как, — сказал я. — Где?
— Это она милицию и «скорую» вызвала. А потом вместе с тобой в больницу поехала и сидела там, пока я не пришла. Она мне и позвонила, кстати. В общем, молодец девочка. Надёжная.
