– Ты ничего не скажешь, глупец. Не успеешь сказать, - перебил его Адмирал и нажал на кнопку, вызывая охрану.
Он убедился, что решение, принятое им вначале, единственно верное: мальчишку в самом деле необходимо убрать.
Кажется, Гельм прочитал его мысли и заметил спокойно, без тени страха:
– Тогда вам придется меня убить. Пока я жив, я опасен…
– Это я и имел в виду, когда сказал, что ты ничего не успеешь, - не счел нужным темнить Адмирал.
И снова - в который раз за время допроса! - почувствовал что-то вроде сожаления. Человек, безусловно, сильный, он уважал смелость в других, даже в тех, кого называл врагами. А этот мальчик был безрассудно смел. Почти так же, как и глуп…
Шаги конвоя приближались к дверям. Гельм понял, что жить ему осталось недолго - несколько часов, а может быть, мгновений, - и не стал покорно ждать, когда его потащат «на бойню». Напружинив мускулы (недаром его натаскивали в школе: Волк, он и есть Волк!), Гельм прыгнул, одним махом преодолев расстояние, разделяющее его с Адмиралом, и, опрокинув вместе с креслом, подмял его под себя. Он знал, что уступает врагу по силе, но эффект внезапности давал ему преимущество - на какую-то долю секунды.
Он нашарил рукой рычаг под крышкой стола и блокировал вход, выдвинув из стены мощную бронированную плиту. Он действовал почти автоматически, пустив в ход навыки, отработанные на учебном тренажере несколько лет назад. Помнится, программа называлась «Действия командира корабля в случае мятежа команды» и включала несколько пунктов: захват рубки управления, блокировку дверей и выход на связь с основными силами Флота… Что ж! Из кабинета Адмирала можно связаться не только с кораблями Эскадры, но и со всем Севиром, достаточно задействовать канал экстренной связи - и тогда все приемники на планете включатся сами. Тысячи глаз увидят его лицо, тысячи губ будут шептать, повторяя, его слова…
– Врешь! Я успею! Успею!… - хрипел он, мертвой хваткой вцепившись в оглушенного падением Адмирала, который начал приходить в себя и пытался подняться, изрыгая проклятия.
Гельм не помнил, куда и чем его ударил, но тело под ним внезапно обмякло и осталось лежать распростертое на полу. Впрочем, Адмирал еще дышал, и Гельм отметил это с чувством облегчения: он вернулся домой не затем, чтобы стать убийцей.
Встал, оправил помятый комбинезон, пригладил растрепанные волосы. Не спеша (бронированная плита способна выдержать долго), поднял и поставил на место кресло, отыскал на столе кнопку правительственной связи, включил центральный экран. И вздрогнул, как будто почувствовал обращенные к себе взгляды - тревожные и испуганные, злые и недоверчивые. Что сказать им всем? Как достучаться до каждого?…
– Братья мои! - шепотом начал он, но голос постепенно окреп и загремел на всю планету: - Вы меня не помните, не знаете, хоть я - один из вас. Пять лет я блуждал среди звезд и вот наконец вернулся. Но скоро (может быть, раньше, чем успею закончить) уйду туда, откуда не возвращаются. Уйду потому, что хочу рассказать вам правду. Правду о тех, кого вы называете торами, и о вас самих… О нас самих, - смущенно поправился он и добавил с горечью: - А этого мне не простят…
И снова - третий раз за короткое время - он начал историю своей жизни, своих сомнений и открытий и постижения Земли. И хотя он не видел, не знал, что происходит снаружи, ему казалось, что весь Севир замер, затаив дыхание, слушая рассказ человека, обреченного на смерть. И наплывали со всех сторон волшебные звуки органа, поднимая на невиданную высоту восторга и вдохновения…
– К вам, сыновья Севира, мои последние слова. Ибо сказанное сейчас будет стоить мне жизни… Никто не посягает на нашу свободу - никто, кроме нас самих. Оглянитесь - и вы поймете, что я прав. Прощайте! Не будьте слепы… Я, Гельм, сын Лурга, сказал все…
Он погасил экран, устало откинулся в кресле, закрыл глаза. «Пусть не теперь, не сегодня, но однажды они поймут… Иначе зачем я здесь?» - подумал бесстрастно.
Стены и дверь сотрясали глухие удары, металл плавился под лучами бластеров, но поддавался с трудом. Медленно, будто нехотя, Гельм опустил рычаг - разблокировал дверь… В кабинет ворвались солдаты. Но он не повернул головы.
Два десятка рук взметнулись одновременно, смертоносные лучи скрестились в одной точке, сожгли, испепелили на месте.
«Да будет так, Лург: «И огонь вознесет меня к звездам, и я превращусь в звезду…»
* * *
Спустя десять лет на одной из планет Союза был подписан мир между Землей и Севиром. Делегацию Севира возглавлял новый Адмирал, кажется, по имени Зорган. На торжественной церемонии присутствовал молодой дипломат Арчибальд Корн, назначенный впоследствии послом Земли на Севире. Его деда, отставного капитана Рольфа, к тому времени уже не было в живых…
«И разверзнется небо, и ударят черные молнии, и птица Фэр разрушит свое гнездо…»
Звездные россыпи несутся навстречу, вовлекая в причудливый танец. Нет ни боли, ни смерти, - только Пространство и Свет.
– Лург… Рольф… Где вы? Не отставайте! Я хочу видеть, что там, впереди…
* * *
Сделав отчаянное усилие, Антон вынырнул из чужого сознания.
- Что это было? - спросил сдавленно, срываясь на хрип.
– Будущее, - Скиталец сидел в прежней позе, отчего казался статуей. Ничего живого не было в нем.
- Но этот… Гельм, - по мере того, как Антон приходил в себя, в нем просыпались тысячи вопросов. - Я был им… Чувствовал как он… Я растворился в нем… Объясни, о каком будущем ты говорил?
– Ты был не в чужой, но своей жизни. Той, что будет. Скоро. Но для тебя - далеко, - неподвижный взгляд Скитальца был устремлен в пустоту, в которой Антон ничего не видел.
– Неужели я - такой? Наивный романтик?… - Антон передернул плечами, растерянно улыбаясь. - Вот уж не думал… Я скорее представил бы себя на месте Берга, да и то - с трудом…
- Вы, люди, не всегда знаете, на что способны. В тебе есть многое, что не успело еще открыться, но проявится позднее - через века и пространства. Не печалься о Гель-ме. В другой жизни ты будешь мудрее и старше…
– Значит, я - наивнее, чем он, хотя давно не мальчик? - внезапно осознал Антон и хрипло засмеялся.
– Ты просто другой, всякий раз - новый. Природе не нужны повторения, - мягко прозвучало в ответ.
– Я буду воскресать вновь и вновь… И ничего не вспомню о тебе… О том, каким был сейчас? - он спрашивал, не усомнившись ни на миг в том, что услышал, не сознавая абсурдности происходящего, потому что прежние представления разбились, как кривое зеркало, а новый мир отражался только в зрачках Скитальца.
