Я хотел узнать конкретную причину, почему Сириус смог его завербовать. Шантаж? Это вряд ли. Мне кажется, что правящие круги Волиена, когда выяснился масштаб сотрудничества их людей с Сириусом, а также скольким из них угрожают шантажом, просто нейтрализовали эту угрозу, заявив своим: «Ничего, пусть даже все всплыло, но мы вас поддержим, — и этим их одурачим так, как они себе и представить не могли!» Потому что они-то своих людей в подобной ситуации не стали бы поддерживать, ни за что; у них, скорее, любой незадачливый наемник получит нож в спину в темную ночь или дозу яда. А потом будут говорить: «Несчастный случай»… Нет-нет, я прекрасно понимаю, что если Сириус, так долго и умело вовлекавший сотни людей с ключевых постов в свои заговоры, вдруг обнаружит, как ловко Волиен расстроил его планы, он неизбежно растеряется, пусть на время. Даже будет восхищаться такой ловкостью. Да, вполне могу себе представить, как Сириус восхищается дерзостью своих оппонентов в этой игре. Воображаю, какие трюки и ловушки, какие сети и западни Сириуса могли тогда раскрыться! А сколько таких ловушек осталось нераскрытыми! Неизбежно кто-то из агентов признался Волиену во всем, кто-то — частично, а кто-то притворился. Вероятно, какие-то высокопоставленные лица даже были искренне убеждены, что раз они признались в своем юношеском безрассудстве — «Прошу простить, я и сам не понимал, что делаю» — и получили прощение, то всем страхам конец, а позже оказывается, что это был вовсе не конец! Сириус мог сказать: «Да, но вы же не признались им в том, верно? И что они о вас подумают теперь, если вы станете объяснять, что мол просто забыли? Вы хотите сказать, что ничего об этом не знали? До чего вы наивны! Вернее, до чего преступно легкомысленны!» Сириус мог и так сказать: «Да, но теперь, когда мы готовимся к вторжению, теперь, когда мы вас окружили со всех сторон, вспомните, что вы же предали нас, а ведь именно вы — наши истинные верноподданные, однако предали нас. И в чьи руки? В руки тех, кому вы обязаны только формальной лояльностью? Проявили близорукость, вы говорите? Нет-нет, нас интересует долгая перспектива, в масштабах истории. Мы дадим вам еще один шанс, если вы согласитесь…». Сириус может сказать: «Вы думали, мы про вас забыли? Но Сириус никогда ничего не забывает! Хорошо, но вы знаете, какое полагается наказание по нашим правилам, верно? И вы почувствуете всю тяжесть этих наказаний, если вы не…»
И каково же место Грайса в этом клубке преданности или предательства, смотря как на это взглянуть?
— Грайс, — сказал я, — если я вам скажу, что Сириус очень скоро завоюет Волиен, что вы станете делать?
— Что я стану делать? Да брошусь с ближайшего небоскреба. — И это было сказано с таким болезненным удовольствием, что мне пришлось выждать какое-то время. — Какая разница для волиенаднанцев? Да и для волиендестанцев, если уж на то пошло, судя по тому, что о них рассказывают? Разве власти с Сириуса будут хуже, чем наши нынешние?
— Свою-то власть вы можете сделать лучше, конечно. Есть ли хоть шанс, что коллеги вас выслушают?
— Они? Да им плевать на колониальные планеты!
И вдруг Грайс выпрямился и посмотрел на меня трагическим взглядом, губы его дрожали.
— И на меня им плевать. Всем. Да, и тем, другим, тоже.
Под «теми, другими» он подразумевал молодежные группы. Они отказались от его услуг.
Обратите внимание, что именно задевает Грайса в первую очередь — то, что молодежным группам на него наплевать.
— Да, но кого-то из них все же беспокоит судьба Волиенадны?
— Вот вы им предложите, любому, поехать и поучаствовать в революции, они к вам прислушаются.
— Видимо, вы имеете в виду Инсента? Кролгула?
— Если бы мне разрешили, я бы пошел, не колеблясь, я свою жизнь готов отдать борьбе вместе с ними, с Колдером! Но я им не нужен! Никому. И так всегда было, Клорати! С самого детства. Вечно я никуда не вписывался. Меня никуда не принимали. Я никогда не был…
И он бросился на кровать и заплакал, громко и отчаянно.
Я понял, что на Грайса нам нечего рассчитывать; попросил портье вызвать для него врача, а сам вернулся в Ватун.
Я искренне убежден, что смогу как представитель Канопуса добиться нужного результата при помощи Колдера. Считайте это моим официальным ходатайством.
Клорати, с Волиенадны, Джохору
Я надеялся, что Колдера будут сопровождать его сподвижники. Но он прислал сообщение, что прибудет один, и указал место встречи — поселок в холодной долине, вдали от столицы. Дома, или, скорее, лачуги тут сложены из серого камня, а во все стороны до самого серого горизонта тянется серая тундра.
Встреча была назначена в клубе шахтеров, но в рабочее время, в будний день. Какая-то женщина подала нам жидкий кислый напиток, какой пьют на Волиенадне, и ушла, сказав, что ей надо готовить обед для детей.
Вот какой разговор у нас произошел.
Мой собеседник был настроен раздраженно и угрюмо, что типично для очень подозрительных людей.
— Колдер, видите ли вы хоть малейший смысл в этой тирании, которая вас угнетает?
Он грохнул огромным кулаком по столу и взорвался:
— Тирания, говорите! Повторите это слово еще раз! Это грязные эксплуататоры, бездушные свиньи, которые… — несколько минут Колдер продолжал в этом духе, пока не выдохся. — Да вы и сами знаете, каковы они, — добавил он.
— Я задал вам вопрос.
Колдер сидел и хлопал глазами, смущенный; потом, чувствуя, что дальше молчать нельзя, буркнул:
— Вы забыли, что я никогда не бывал на других планетах. Как я могу сравнивать? Но вы-то, очевидно, можете. Вот вы мне и скажите: есть ли в ней смысл? С позиции колонизаторов, да: она высасывает все, что мы добываем в поте лица, и оставляет нам… да вы сами видите. — И с победоносным видом, как будто в споре выиграл очко, стал бросать взгляды по сторонам, как бы проверяя реакцию аудитории.
Но я понял, что Колдер уже удовлетворил свое желание поразглагольствовать, пусть на время, и что теперь надо пользоваться моментом, пока он сосредоточил все внимание на мне. Мой собеседник немного наклонился вперед и своими серыми блеклыми глазами всматривался в мое лицо. В голове этого основательного, тяжеловесного, медлительного человека, приученного никому не доверять, медленно ворочались мысли.
— Колдер, — заговорил я, — эта тирания нерентабельна для самих тиранов. И такова она уже давно — пожалуй, всю вашу жизнь. Обычно все тирании нерентабельны на своем последнем этапе. — И замолчал — ждал, пока мои слова улягутся в его голове.
— Я что-то не заметил, чтобы на планете-метрополии решили оставить нас в покое!
