— Рискну спросить, — сказал Аркадий Натанович. — А что будет, если в указанной области пространства и впрямь обнаружится двойная звезда с похожими характеристиками?
— Отличный вопрос, — снова улыбнулся я. — Тогда я буду знать, что мои предположения верны.
— Предположения… о чём?
— Предположения о наличии внеземной жизни, — ответил я. — Возможно, даже разумной. Какие же ещё.
Да, приехав в Пулковскую обсерваторию с этим делом, я рисковал. Рисковал прослыть, если и не сумасшедшим, но уж экзальтированным чудаком с абсолютно завиральными идеями — точно. Но был нюанс. Даже несколько. Во-первых, моя слава юного гения и так бежала впереди меня. Гении же — все большие чудаки. Гениальность — она вообще на грани сумасшествия находится, это общеизвестно. Гению позволяется многое из того, что не позволяется обычным людям. Почему? Очень просто. Сумасшедший, место которому в психиатрической лечебнице, не мог изобрести гравигенератор, сверхпроводимость и всё остальное. Не бывает такого. Значит, — что? Правильно. Пусть чудит. Авось, что-нибудь полезное опять выйдет. А даже если не выйдет, то ничего страшного. Спишем в статью «расходы».
Далее. Мне нужно было готовить человечество к встрече с силгурдами. Постепенно, исподволь, но — готовить. Как только станция Дальней связи на Луне будет построена, пошлёт сигнал к системе Крайто-Гройто и получит ответ, станет ясно, что земляне не одиноки во вселенной. Но тут же возникнет вопрос, кто такой на самом деле этот русский советский паренёк, который, получается, знал всё заранее? Вплоть до языка инопланетян, который даже расшифровывать не пришлось.
Эти вопросы и сейчас возникают. Но сейчас их пока ещё удаётся кое-как гасить историей с афганским грузовиком и клинической смертью.
Но это — пока.
Не лучше ли постепенно подводить людей, ответственных за принятие судьбоносных для страны и мира решений, к мысли, что клиническая смерть Сергея Ермолова имеет к происходящему опосредованное отношение? Да, сегодня убедить поверить в перенос сознания инженера-пилота Кемрара Гели с планеты Гарад в тело советского подростка Серёжи Ермолова — невозможно. Невозможно до такой степени, что могут и впрямь в психиатрическую лечебницу упечь. Не взирая на заслуги.
А завтра?
Чёрт возьми! Даже станцию Дальней связи на Луне, возможно, строить не придётся, чтобы доказать существование инопланетной цивилизации в указанном районе галактики. Если выяснится, что система Крайто-Гройто находится на расстоянии меньше трёхсот световых лет (на это мало шансов, но они есть), то существует теоретическая возможность поймать какой-нибудь слабый радиосигнал, ушедший с Гарада в те времена, когда силгурды начали использовать радиосигналы для поиска иных цивилизаций (из истории гарадской астрономии я помнил, что это случилось около двухсот пятидесяти земных лет назад). Потом с этим делом завязали, решив, что не стоит обнаруживать себя раньше времени, но попытки были. Значит, их можно обнаружить. Если знать, где искать…
— Да вы не волнуйтесь, — я снова улыбнулся, включая всё своё обаяние. — Это всё так, гипотезы. Причём весьма и весьма хлипкие с научной точки зрения. Настолько хлипкие, что их можно счесть моим личным подростковым капризом и неуемной фантазией, подхлёстнутой чтением замечательных книг, в том числе и присутствующих здесь уважаемых Аркадия Натановича и Бориса Натановича. Но тут, видите ли в чём дело, дорогой Владимир Алексеевич. Мне очень хочется такой каприз себе позволить. До такой степени хочется, что я даже приехал сюда к вам сам и попросил предварительно позвонить вам весьма уважаемых людей. Ещё раз извините.
— Да нет, ничего страшного, — пробормотал директор обсерватории. — Каприз так каприз. Капризы, они знаете ли, разные бывают. Иной может оказаться весьма полезен.
— Именно! — воскликнул я. — Именно, Владимир Алексеевич. Очень рад, что мы понимаем друг друга.
— И вообще, не вижу почему бы нескольким благородным донам не определить координаты гипотетической двойной звезды, — ухмыльнулся Аркадий Натанович и потянулся к чашке с остывшим чаем.
В конце концов я передал директору Пулковской обсерватории Крату Владимиру Алексеевичу папку с необходимыми данными, мы обменялись телефонами, и я собрался откланяться.
— Ты надолго в Ленинграде, Серёжа? — спросил Борис Натанович.
— Послезавтра утром собираюсь обратно в Москву. Дела. Я впервые здесь, хочу сегодня-завтра город хоть немного посмотреть.
— Мой телефон запиши тоже на всякий случай.
— И мой московский, — сказал Аркадий Натанович. — Ты же москвич теперь, если я правильно всё понимаю?
— Правильно, Аркадий Натанович, — улыбнулся я. — Был кушкинцем — стал москвичом. В очередной раз.
— Вот и звони, — благосклонно кивнул Аркадий Натанович. — Я в Москву где-то через неделю возвращаюсь. Как ты понимаешь, нас в особенности интересует результат с гипотетической двойной звездой, — слово «гипотетической» он выделил.
— И не только, — добавил Борис Натанович.
— Раньше, чем через неделю — дней десять результатов не обещаю, — сказал директор обсерватории. — То есть, вычислить область пространства, исходя из имеющихся данных, не так уж и долго. А вот определить, есть там что-то или нет…
— Время терпит, — сказал я. — Хотя, не скрою, лично я буду ждать результата с нетерпением.
Номера для меня и охраны были забронированы в «Астории». Как мне сказали, — лучшей гостинице Ленинграда. Туда мы сразу же и отправились.
Старая имперская столица России мне понравилась.
Нет, не так, «понравилась» — слабое слово. Пожалуй, я в неё даже влюбился. Почти сразу, как только устроился в гостинице, пообедал здесь же, в ресторане, и вышел погулять.
С погодой мне повезло. Хотя вдоль Невы, на набережной которой я вскоре оказался (охрана следовала в некотором отдалении); дул довольно холодный ветер; дождя не было; небо с бегущими по нему плотными белыми облаками нежно синело, а по невским волнам весело прыгали солнечные зайчики.
Облокотившись о парапет, я стоял на набережной и медленно озирался.
Фантастически красивое место.
Прямо передо мной несла свои воды в Финский залив широкая река по имени Нева, на другом берегу которой красовался всё тот же, полный величия и сдержанного достоинства, город. За моей спиной, восседая на вздыбленном коне и простерши правую руку с растопыренной пятернёй восседал, пожалуй, самый известный русский царь — Пётр Первый. Он же император.
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла [4]
Пришли на ум строки Пушкина.
Соглашусь, Александр Сергеевич, так всё и есть, и даже, вон, Адмиралтейская игла сияет. Правда, белых ночей сейчас нет, не то время года для белых ночей, но днём тоже хорошо. Просто замечательно. Эх, нужно было несколько дней закладывать на Ленинград. О чём я думал? Ладно, небось, не в последний раз. Вернусь сюда летом, в белые ночи. С Кристиной. Обязательно.
Примерно через час ноги принесли меня к «Дому книги» на Невском. Шикарное здание в стиле модерн привлекло моё внимание, которое к этому времени даже слегка притупилось от обилия впечатлений, и я зашёл внутрь. Мало ли, может, что интересное попадётся.
— Скажите, — обратился я к скучающей девушке-продавщице в отделе современной советской прозы, — а Стругацких есть что-нибудь?
Девушка засмеялась.
— Готов заплатить, сколько надо, — сказал я.
— Не сомневаюсь, — вздохнула девушка. — Я бы и сама купила. Нет ничего Стругацких, увы. Разбирают сразу же, если какая-нибудь новинка приходит. Идите в библиотеку, молодой человек.
— Библиотека — это понятно, в библиотеке я частый гость. Хотелось бы лично для себя. Понимаете, в чём дело… — я доверительно понизил голос. — У меня появилась реальная возможность взять у братьев Стругацких автограф. А книжки нет. Я здесь командировке, — я развёл руками.
