Она тогда перетащила Рена к себе каюту и положила на пол. Действие гормонов заканчивалось, поэтому Мелба легла в койку и отдалась ломке. Может, ей это только почудилось, но в тот раз пришлось тяжелее обычного. Под конец ей показалось, что она опростается, но форма осталась чистой. Потом ее отпустило. Оставив Рена на полу, она раздобыла грушу с кофе, отнесла терминал Рена в общий шкаф бригады и отыскала офицера службы безопасности. Хрупкий марсианин по имени Андре Коммени вполуха выслушал ее неофициальное сообщение: «Рен вызвал меня посоветоваться, я прошла на его обычное рабочее место, но там его не застала. Обыскала весь корабль, но так и не нашла, и на запросы связи он не отвечает». Мелба притворялась умеренно озабоченной.
Пока прочесывали корабль, она достала тубы с герметиком, вернулась в каюту и похоронила Рена. Его волосы как будто стали еще ярче, горели красками кораллового рифа. На коже, бледной как солнечный свет, темнели багровые пятна гематом. Тело еще не окоченело, так что ей удалось согнуть его в позу зародыша, втиснуть в шкаф и залить оставшееся пространство пеной. Через несколько минут герметик застыл. Пена не пропускала воздуха и не поддавалась давлению. Если все было сделано правильно, трупный запах не просочится наружу.
— Надие,[14] — устало сообщила Соледад. — У вас что-нибудь есть?
— О, — воскликнул Станни, — у меня, похоже, да. В этой коробке — десятипроцентное отклонение.
— Отлично, — сказала Мелба. — Переустанови, проверим, может, в этом все дело.
— Уже начал, — откликнулся Станни. — Перекусим, пока загружается?
— Встречаемся на камбузе, — согласилась Мелба.
Голос звучал почти нормально. Как у всех.
В камбузе было почитай что пусто. По корабельному времени — середина ночи, так что всего несколько человек из команды устроились за столиками, поглядывая на входящих штатских. По условиям контракта им разрешалось пользоваться офицерской столовой. Мелба слыхала, что к штатским контрактникам, таким, как она и ее бригада, флотские относятся с некоторым недоверием. Она бы обиделась, если бы своим примером не доказала, что такие подозрения оправданы. Соледад со Станни уже сидели за столиком, пили кофе из груш и ели сладкий рулет с одной тарелки.
— Вот по чему я буду скучать, когда долетим, — сказал Станни, поднимая кусочек вверх. — Без тяги даже лучший кок не справится с выпечкой. Как ты думаешь, мы долго будем в свободном полете?
— Сколько понадобится, — ответила Мелба. — По плану — два месяца.
— Два месяца в невесомости, — вздохнула Соледад, а ее тон и выражение лица явственно добавили: «Два месяца у Кольца».
— Да уж, — поддержал Станни. — От Боба новостей нет?
Пятый член их бригады — теперь уже четвертый — остался на «Сересье». Оказалось, что у него, как и у Рена, были какие-то связи с одним из медиков, и служба безопасности записала его в подозреваемые. Обычно исчезновения людей объяснялись внутренними трениями. У Мелбы опять перехватило горло.
— Пока ничего, — ответила она. — Да отпустят его, он же ни в чем не виноват.
— Да, — кивнула Соледад, — Боб мухи не обидит. Хороший человек, это всем известно. И он любил Рена.
— Зачем же в прошедшем времени? — заметил Стан. — Может, он еще жив.
— С эссе койса[15] в двух шагах от нас — лучше бы ему умереть, — возразила Соледад. — Меня с самого старта дурные сны мучают. Думаю, мы не вернемся из этого рейса. Никто из нас не вернется.
— От таких разговоров добра не будет, — остановил ее Станни.
В столовую вошла женщина — средних лет, с густыми рыжими волосами, стянутыми в строгий узел. Улыбка ее словно спорила с прической. Мелба взглядом показала ей, что за их столиком места нет, и отвернулась.
— Что бы ни случилось с Реном, — сказала она, — у нас есть работа, и мы ее будем делать.
— Вот это чертовски верно, — ответил Станни и сорвавшимся голосом повторил: — Чертовски верно…
Они еще посидели молча, глядя, как плачет этот немолодой мужчина. Сол положила руку ему на плечо, и срывающееся дыхание стало выравниваться. Станни кивнул, сглотнул. С него бы писать символическое полотно «Горе храбреца». Благородное лицо. Мелбу поразила мысль, что Станни, наверное, ровесник ее отцу. Только отец никогда ни о ком не плакал.
— Извини, — сказала она. Не собиралась этого говорить, но слово вырвалось и прозвучало как ругательство.
— Ничего, — отозвался Станни, — я в порядке. Попробуй рулет, босс.
Мелба, сдерживая слезы, потянулась за лакомством. Только не заговаривать. Она сама не знала, какие слова у нее вырвутся, и боялась саму себя. Ее терминал загудел — диагностика закончилась. Пик остался на месте. Станни выбранился и пожал плечами.
— Нет покоя злодеям, нет отдыха добрым, — бросил он, вставая.
— Идите, — попросила Мелба, — я догоню.
— Пас проблема,[16] — кивнула Соледад, — ты кофе-то почти не пила, са-са?
Она проводила их взглядом — и радуясь, что ушли, и жалея, что осталась одна. Ком, стоявший в горле, опустился в грудь. Сладкие рулеты манили и вызывали тошноту. Она заставила себя глубоко подышать, выровнять дыхание.
Уже почти конец. Флотилии на месте. «Росинант» на месте. Все идет по плану — может быть, не совсем, но почти. Рен — это не важно. Ей уже доводилось убивать людей. Когда взорвется бомба, почти наверняка погибнут люди. Месть — всегда кровь, такова ее природа, а Мелба сделала себя орудием мести.
Не она виновата в смерти Рена, виноват Холден. Холден его убил, заставив ее появиться здесь. Не оскорби он честь ее семьи, ничего такого не случилось бы. Мелба встала, выпрямилась, собираясь приступить к работе на «Принце Томасе», — как будто она была настоящая Мелба.
«Прости, Рен», — сказала она, подумала, что это в последний раз, — и горе скрючило ее, заставив снова сесть.
Что-то пошло не так. Этого она не предвидела. Она уже не владеет собой. Может быть, подумалось ей, просто кончаются силы. Или еще что — например, искусственные железы начали без спроса выбрасывать в кровь токсины. Она стала эмоционально лабильной. Возможно, это симптом. Опустив голову на руки, она попыталась выровнять дыхание.
Он был к ней добр. Просто добр. Он ей помогал, а она его за это убила. Она как сейчас чувствовала проминающийся под рукой череп, хрустящий и мягкий — так, бывает, стоишь на речном берегу и чувствуешь, как проваливается под ногами земля. Пальцы пропахли пеной герметика.
Рен тронул ее за плечо, и голова сама собой вскинулась к нему.
— Привет, — сказали ей. — Я Анна, а тебя как зовут?
