Словно в подтверждение опасений Монео прозвучали слова Лето.
— Не пытайся сразу понять, о чем я думаю, Монео. Пусть понимание придет само.
— Я постараюсь, мой господин.
— Нет, не надо стараться, лучше скажи мне, объявил ли ты, что не будет никаких изменений в распределений Пряности?
— Еще нет, мой господин.
— Отложи это объявление. Я передумал. Ты же знаешь, что теперь последуют предложения взяток.
Монео вздохнул. Размеры взяток, которые ему предлагали, были настолько велики, что могли вызвать лишь смех. Но Лето продолжал удивляться таким суммам.
— Тяни время, — сказал он ранее. — Посмотри, насколько высоко поднимутся ставки. Дай понять, что не откажешься от взятки.
Кортеж обогнул еще один угол, снова открылась панорама моста. Лето спросил:
— Дом Коррино предлагал тебе взятку?
— Да, господин.
— Ты знаешь миф о том, что настанет время, когда Дом Коррино вновь обретет былое могущество и захватит власть?
— Я слышал этот миф, мой господин.
— Коррино должен быть убит. Это задание для Дункана. Мы испытаем его.
— Так скоро, мой господин?
— До сих пор все знают, что меланжа может продлить человеческую жизнь, так вот, пусть люди знают, что Пряность может ее и укоротить.
— Как прикажете, мой господин.
Монео знал, что означает такой ответ. Так Монео отвечал, когда не одобрял приказ, но не мог и возразить. Знал он и то, что Господь Лето прекрасно это понимает и немало забавляется упрямством мажордома. Эта насмешка больно ранила Монео, причиняя ему страдание.
— Не будь со мной нетерпелив, Монео, — сказал Лето.
Монео подавил в себе чувство горечи. Горечь несла с собой непоправимый вред. Горечь — это то чувство, которое движет мятежниками. Дунканы перед смертью начинали испытывать это чувство.
— Время для меня имеет иное значение, чем для вас, мой господин, — сказал Монео. — Я бы хотел понимать смысл того, что я делаю.
— Ты имеешь право хотеть, но не будешь понимать.
Монео услышал в голосе повелителя недовольный упрек и замолчал, начав размышлять о проблемах меланж и Лето не слишком часто говорил о Пряности, обычно его речи касались распределения Пряности между подданными в виде награды или изъятия незаконных партий Пряности, когда в места таких хранилищ посылали команду Говорящих Рыб. Самые большие запасы меланжи находились в распоряжении Лето и находились где-то под землей. В первые дни своей службы Монео в глухом капюшоне посетил этот склад. Когда ему позволили снять капюшон, он увидел огромные количества Пряности, испускающей сильный запах корицы. Единственное, что понял Монео, — это то, что склад находится под землей. Вырубленное в скале помещение освещалось старинными светильниками, выполненными в виде ажурных арабесок. Пряность отливала синим цветом в серебристо-белом свете древних ламп. Поблизости со стен капала вода. Голоса Монео и Лето гулким эхом отдавались под сводами каменного зала.
— Наступит день, когда все это исчезнет, — сказал Господь Лето.
— Но что же тогда будут делать Гильдия и Бене Гессерит? — спросил потрясенный Монео.
— То же, что они делают сейчас, но с еще большим насилием и яростью.
Оглядев гигантскую комнату с огромными запасам меланжи, подумал о тех событиях, которые сотрясали то время Империю — кровавые убийства, пиратские набеги, шпионаж и интриги. Бог-Император не допускал до худшего, но то, что происходило, было тоже достаточно скверно.
— Это искушение, — прошептал Монео.
— Да, это действительно искушение.
— И больше никогда не будет меланжи, мой господин-
— Настанет день, когда я снова вернусь в песок. Тогда я стану источником Пряности.
— Вы, мой господин?
— Да, и кроме того, я произведу нечто еще более замечательное — песчаную форель — гибрид, который будет питать размножающихся червей.
Дрожа от такого откровения, Монео уставился на смутную тень Бога-Императора, который говорил о небывалых чудесах.
— Песчаные форели, — говорил между тем Лето, соединятся между собой и образуют воздушные пузырьки, которые запрут воду глубоко под землей, так же, как было во времена древней Дюны.
— Всю воду, мой господин?
— Большую часть. Через триста лет здесь снова будет править Червь. Клянусь тебе, это будет новый тип Червя.
— Каким же он будет, мой господин?
— Он будет обладать сознанием животного и умом человека. Пряность станет опасно искать и еще опаснее хранить.
Монео оглядел потолок вырубленного в скале зала, словно он хотел попробовать на прочность многометровую толщу каменной породы.
— Здесь снова все превратится в пустыню, мой господин?
— Песок заполнит русла рек. Урожай погибнет. Деревья будут погребены под песчаными дюнами. Песчаная смерть будет распространяться до тех пор… до тех пор, пока на опустевшей земле не прозвучит тихий сигнал.
— Какой сигнал, мой господин?
— Сигнал начала нового цикла, прихода Делателя, приход Шаи-Хулуда.
— Это будете вы, мой господин?
— Да, Великий Червь Дюны снова поднимется из глубин. Эта страна снова станет владением Пряности и Червя.
— Но что будет с людьми, мой господин? Что будет с людьми?
— Многие умрут. Сельскохозяйственные растения и вообще всякая растительность погибнут. Без питания падет и скот.
— И на этой земле настанет голод, мой господин?
— Недоедание и давно забытые болезни начнут поражать эту землю. Выживут самые крепкие… и самые жестокие.
— Но неужели это обязательно должно произойти, мой господин?
— Альтернатива еще хуже.
— Но что это за альтернатива, мой господин?
— Со временем ты узнаешь и это.
Идя сейчас рядом с Императором этим утренним паломничеством в Онн, Монео думал о том, что теперь-то он действительно знает об альтернативе, страшной альтернативе.
Как и большинство образованных жителей Империи, Монео знал, что твердые знания, которыми он обладает, находятся в Устном Предании, мифах и диких фантастических историях, которые рассказывали время от времени появляющиеся на отдельных планетах пророки, за которыми какое-то короткое время шли немногочисленные последователи.
Правда, сейчас Монео знал, чем занимаются Говорящие Рыбы.
Знал он также о злых людях, которые, сидя за обильной трапезой, наслаждались криками подвергаемых пыткам жертв.
Все это продолжалось до того, как Говорящие Рыбы не прекратили эти безобразия.
— Мне очень нравится, как твоя дочь следит за мной, — сказал Лето. — Она совершенно не догадывается, что мне все известно.
