и, подхватив на руки, прижимаю к себе так крепко, что боюсь раздавить. Но не могу ее отпустить. Я больше глаз с нее не спущу.
– Аехако, – всхлипывает она, и голос полон смеха, радости и слез. Ощущение ее рук на моей шее – самое прекрасное из того, что я когда-либо испытывал, и когда она, обхватив ладонями мое лицо, покрывает его сладкими поцелуями, я чуть с ума не схожу от счастья.
– Кира! Кира! Моя пара! Как это возможно? – зарываюсь пальцами в ее волосы и прежде, чем она успевает ответить, впиваюсь в ее губы грубым поцелуем. Потребность заявить на нее права, спрятать ее, прежде чем ее снова украдут, переполняет меня. Я хочу поглотить ее целиком и больше не расставаться. Требуется вся сила воли, чтобы перестать целовать ее и дать возможность перевести дух. Но когда она смотрит на меня потрясенным, голодным взглядом, я целую ее снова и снова.
Теперь, когда она вернулась в мои объятия, я буду спариваться с ней ртами днями напролет. Ни один сантиметр ее тела не спасется от моего голодного языка. Я буду поклоняться каждой ее частичке.
Ее задыхающиеся стоны опьяняют, хочу сорвать с себя набедренную повязку и войти в нее. Прижимаю Киру к земле и слышу, как она вскрикивает:
– Аехако, я чувствую запах крови…
– Ничего страшного, моя пара, – успокаиваю я ее между страстными поцелуями. – Позволь мне спариться с тобой языком, прежде чем я спарюсь с тобой своим членом.
Она бьет меня по плечу, и мгновение спустя возглас возмущения эхом отдается в моем ухе:
– Аехако! Ты истекаешь кровью!
Вздохнув, крепко прижимаю ее к себе. Был ли когда-нибудь самец са-кхуйи так счастлив? Я глажу мягкие волосы Киры и вдыхаю ее аромат. Моя пара жива, все остальное не имеет значения.
– Ты ранен! – ее крик стоит у меня в ушах. – Аехако, остановись! Дай мне осмотреть тебя!
Я не могу перестать улыбаться, не могу перестать прикасаться к ней.
– Мои раны не имеют значения, Грустные Глаза. Где ты была? Как тебе удалось сбежать?
– Твои раны имеют значение для меня, – суетится она в полной решимости позаботиться обо мне, и затем стягивает с меня одежду своими маленькими ручками.
В этот момент я бы мог умереть счастливым.
Пока Кира снимает с меня тунику и перевязывает рану, она рассказывает, как сбежала с корабля. Во взгляде читается беспокойство, когда она прижимает толстый кусок кожи к моей ране.
– Я убила их всех, Аехако, и даже не сожалею об этом. В моей голове постоянно крутилась мысль о том, что бы произошло, если бы нас снова похитили. Я не могла этого допустить.
– Ты самоотверженно защищала свой народ, как настоящий вождь, – успокаивающе ласкаю ее щеки. – Я горжусь тобой.
Горжусь и без ума от радости, что она жива.
– Я продолжаю думать о том, что, возможно, мне следовало договориться с ними, – тихо говорит она, оборачивая длинную полоску разорванной одежды вокруг моей груди. – Что они прислушались бы к моим доводам и оставили бы нас в покое. Но я не могла так рисковать.
Ничего не отвечаю. Очевидно, что она справляется с этим по-своему. Все, что я могу – поддерживать и любить ее – две простые задачи.
– И я подумала… – Ее мысли обрываются, она озирается по сторонам, а затем смотрит на меня: – Где Харлоу?
– Ушла, – отвечаю я, не в силах сдержать переполняющее меня раздражение. – Бросила нас, сбежав, как трус.
Кира хмурит брови:
– Не думаю, что Харлоу струсила. Что произошло?
– Она ушла за палками для носилок и не вернулась. Убежала в горы в поисках укрытия от пришельцев. Она поступила глупо и, возможно, обрекла на смерть и себя, и Хэйдена.
Я заставляю себя встать, хотя ничего не хочу так сильно, как остаться в снегу со своей парой.
– Мы должны доставить его к целительнице, и как можно скорее. Не уверен, что он продержится еще одну ночь.
Глаза Киры широко распахиваются:
– Но Харлоу…
– Нам придется выбирать, – мягко говорю я. – Мы можем ждать здесь, надеясь, что она вернется, чем, скорее всего, обречем Хэйдена на смерть, или мы можем оставить Харлоу один на один с судьбой и спасти Хэйдену жизнь.
Я оставляю выбор за Кирой. Не хочу брать его на себя, потому что ни за что не предпочту взбалмошного, ненадежного человека мужчине, с которым я вырос и которого считаю братом.
Взгляд Киры устремляется к носилкам и возвращается ко мне.
– Ты прав, мы не можем остаться, – ее голос тихий и печальный. – Я лишь подумала… – Она качает головой: – Не важно. Бедная Харлоу. Надеюсь, спустя какое-то время она найдет дорогу обратно в пещеры. – Кира поднимается и помогает мне встать, прижимая руку к моей повязке. – Давай доставим Хэйдена живым. Если он умрет, я не смогу себе этого простить.
– Значит, мы не дадим ему умереть, – решительно заявляю я.
КИРА
Возвращение в племенные пещеры – сплошной ад. Я беспокоюсь о пропавшей без вести Харлоу. Правда, она такая скрытная, что не знаю, прячется ли она или с ней что-то случилось. Аехако ранен, а Хэйден на волосок от смерти, поэтому мы не можем терять время, ожидая ее возвращения. Мы укладываем Хэйдена на носилки и тащим его по хрустящему снегу.
На этот раз погода на нашей стороне, и когда день сменяется ночью, небеса остаются ясными без малейшего намека на снег. Мы не останавливаемся даже после захода солнца, тащим носилки всю ночь, которая кажется бесконечной. Аехако слабее, чем пытается казаться, ему приходится останавливаться на отдых. Я беру носилки и некоторое время тащу их, пытаясь помочь, хотя сил у меня намного меньше, чем у него. Однако он целует меня в макушку и бормочет слова благодарности за мои усилия.
Это долгая, наполненная отчаянием ночь. Я пытаюсь пережить ее, концентрируясь только на своих шагах. Пока я с Аехако, ничто не имеет значения. Жаль, что я не могу держать его за руку, когда его руки не заняты носилками, ими заняты мои. Поэтому я просто сую руки в меховую накидку и представляю нашу будущую жизнь по возвращении в пещеры.
Мы с Аехако будем жить вместе. Он мой, и я больше не собираюсь ждать, когда наши кхуйи начнут резонировать.
Постепенно приходит рассвет. Мои ноги тяжелые и холодные, как глыбы льда, и когда мы останавливаемся, чтобы проверить Хэйдена, я замечаю беспокойство на лице Аехако. Не нужны слова, чтобы понять, что Хэйден может не дотянуть до пещер. Я потуже перевязываю его рану, снимаю свой
