Но Ветеран надеялся, что Алеша, более опытный и сметливый, чем его товарищи, сможет поразить супостата метким броском зажигательной гранаты или, если повезет, картечью из самопала.
Увы, надежды Ветерана не оправдались. Алеша был занят раненым, своим внучатым племянником Жужей, а остальные мужики поспешили истратить гранаты на второй четырехколесный багги — эта цель оказалась ближе к ним и представлялась более соблазнительной.
И Ветеран, и Илья Беличья Гроза, и несколько деревенских с самопалами вели по пулеметчику беглый огонь. Но тот был будто заговоренный!
Словно бы чувствуя, что ему уже не уйти живым с этого зловредного пастбища, Ганс Мюльде — так звали пулеметчика — обрел несгибаемую решимость дорого продать свою никчемную жизнь.
Ему некуда было возвращаться — траппер не мог похвастаться ни семьей, ни домом. Однако Ганс был убежден: это так неправильно, так не по-пацански — умереть от рук неграмотных, вонючих дикарей из леса!
Преисполняясь возмущением и ненавистью к обстоятельствам, которые привели его сюда, Ганс давил и давил на спусковой крючок, благо лента была трехсотзарядная.
Пули высвистывали над песчаной отмелью роковую песнь смерти. И не было никого, кто решился бы в те мгновения приподнять голову над землей. Казалось, только пошевелишься — и всё, всё…
— Ну что же вы, ребята?! Ну сделайте же что-нибудь! — кусая ногти от досады и бессилия, ныл Ветеран в своем «кукушкином гнезде».
Но никто не отваживался вступить в единоборство с непобедимым MG-27.
Исход боя решили тщедушные пастухи Аврыло и Чиж, о которых все и думать забыли.
Это их, дикарей в черных лохматых шапках, презирал, снижаясь на флуггере, Свен Халле.
Это они сделали вид, что пали под воздействием парализующего импульса с борта флуггеров, чтобы усыпить бдительность трапперов («Где это видано? Стадо — и без пастухов!»).
На самом же деле обморок обоих пастухов был плодом чистого, хоть и небескорыстного артистизма.
У каждого под мерлушковой папахой имелся защитный шлем, набранный из нескольких слоев густой металлической сетки. Ее выдрал для них из воздушного фильтра потерпевшей крушение авиетки всезнающий Ветеран. Именно эти самодельные шлемы сделали парализующий импульс бессильным!
Меж тем, и Аврыло, и Чиж тоже располагали настоящими пистолетами. Они были вручены им накануне Ветераном и происходили из его личных оружейных запасов.
В пистолете Чижа было три патрона. В пистолете Аврыло — пять.
Много для самоубийства, мало для боя.
Но, как оказалось, вполне достаточно для Ганса Мюльде.
Аврыло хоть и был пастухом, но, заслышав торжествующую песнь вражеского пулемета, сразу смекнул: дело плохо, надо ребятишкам подсобить.
Едва не за шиворот волоча за собой семнадцатилетнего Чижа, оторопевшего от звуков боя, он побежал через пастбище, давясь кашлем и разгоняя дым.
В правой руке Аврыло сжимал пистолет, который, к чести своей, не забыл снять с предохранителя.
Внезапно из сплошной пелены дымзавесы показались задний бампер багги и широкая спина озверевшего пулеметчика.
Тот стоял, широко расставив сильные ноги. Не обращая внимания на стоны раненых и умирающих товарищей по бесславному грабежу, он щедро заливал свинцом всё, что видел перед собой.
— Гляди, вот он, — зачем-то сказал Чиж.
— Да вижу я, не слепой, — огрызнулся Аврыло и нажал на спусковой крючок.
Все пять пуль, что были в его обойме, попали в спину Ганса Мюльде. Но лишь одна из них нанесла ему смертельное ранение, чудом проскользнув в щель между пластинами его щегольского бронежилета немалой цены.
— Шайзе! — ахнул Ганс, с лихим удивлением констатируя, что мир из серого стал вдруг красным.
Пока работал пулемет Ганса, у трапперского вожака Свена Халле еще теплилась надежда, что ополоумевшие дикари вот-вот рассеются как ночной кошмар.
По крайней мере, за годы его трапперской карьеры он практически нигде не встречал со стороны пейзан сопротивления. Ну, хоть сколько-нибудь длительного сопротивления.
Но когда Ганс, раскинув руки, упал на спину, посылая небесам последнее «прости», Свен понял, что надеяться больше не на что. А ждать больше некого.
Даже если кто-то из ребят на пастбище ранен не смертельно, ему, Свену, все равно не выходить его в одиночку. Да и вообще, ничто так не улучшает карму, как вовремя предпринятый драп.
Свен привычным движением переключил реактор из холодного режима в теплый, подал высокое напряжение на контур маневровых дюз и включил воздухозаборники на продув.
Его решение было незамысловатым как кодекс чести трапперов: улетать к чертовой матери с этой поганой, заросшей лесом и заселенной сумасшедшими дикарями планетки, к своим, туда, где на орбите ждет его звездолет «Бульдог».
А те, кому удалось пережить эту мясорубку и сориентироваться в дыму — пусть эвакуируются «Кассиопеей». Вот она стоит, цела-целехонька.
В холодном высшем смысле его даже подлецом не назовешь. Он просто Свен, малыш Свен, который всегда гуляет сам по себе. И сматывается первым из любой заварухи. Потому что это правильно, джентльмены.
— Это Зегдев! Помогите! Умоляю! Заклинаю вас всеми вашими богами! — истерично вопил трапперский эфир.
Свен поморщился и выключил рацию — его успели достать эти вопли. Как бабы, честное слово.
«Малага» задрожала мелкой дрожью. Это включились обе ВСУ, вспомогательные силовые установки.
Они привели во вращение компрессоры воздухозаборников. Те погнали горячий воздух напополам с дымом по трактам системы маневрово-ориентационных дюз. В космосе их схема действия была иной, но в атмосфере они использовали в качестве основной массы рабочего тела обычный забортный воздух.
Всё шло вроде бы штатно. Свен даже позволил себе вспомнить о баклажке отменного стаута, что дожидалась его в холодильнике каюты на борту «Бульдога». То-то он попирует, когда вернется!
Если бы Свен не выключил рацию, в эти секунды он бы услышал встревоженный голос русского пилота Анатоля, который с борта «Кассиопеи» предупреждал его о том, что дюзы «Малаги» наглухо забиты всякой посторонней дрянью, которую напихали туда проклятые дикари. Но рация Свена… да, рация молчала.
— Поехали! — рявкнул Свен и дал тягу на все днищевые дюзы. Только так, с режима чисто вертикального взлета, можно было начинать маневры на этой сомнительной взлетно-посадочной полосе.
Струи раскаленного газа хлынули из камер сгорания к расширяющимся патрубкам, легированным тугоплавким хризолином, и в тот же миг силы хаоса овладели старушкой «Малагой».
