щенки, но все мужчины и женщины на этой парковке знали политику шонгейри. Они знали, что случится с каждой человеческой душой на Авроре, если они откроют огонь. Тем не менее, их семьи - все в мире, что им оставалось любить, - были в лагере позади них, и если слухи были правдой, если шонгейри искали людей-подопытных для исследований биологического оружия, и они пришли, чтобы забрать их, тогда каждая человеческая душа на Авроре с таким же успехом могла бы вместо этого умереть чистой смертью прямо здесь, прямо сейчас, в испепеляющем аду очередного кинетического удара.
Это был бы последний и величайший подарок, который он мог бы преподнести своей жене и детям, и он знал это.
Единственный вертолет - тот был даже больше, чем он думал, - было невозможно разглядеть из-за льющегося из него ослепительного света, и на фоне этого сияния блестели капли мокрого снега, когда ледяной поток воздуха от несущих винтов обрушивался на него. Он почувствовал, что съеживается в своей тонкой промокшей куртке, когда аппарат наконец коснулся земли и грохот его винтов стих. Они не перестали вращаться полностью, но теперь вращались гораздо медленнее, и он устроился за своей винтовкой, ожидая. Сам он никогда не видел шонгейри, но видел множество из них на видео и слышал, как они разговаривали через свои механические переводчики до того, как умер интернет, и теперь он ждал, когда неизбежный громкоговоритель озвучит свои требования.
Но этого не произошло. А затем он замер, когда на фоне потока света появился первый силуэт.
Это был не шонгейри. Это был человек!
Он стоял там, сам по себе, неподвижно добрых тридцать секунд, а затем Льюис Фреймарк с недоверием наблюдал, как к нему присоединились еще три фигуры. Затем посадочные огни погасли, хотя ходовые огни оставались горящими, и впервые он смог увидеть их по-настоящему.
Трое мужчин и женщина стояли там, ожидая с очевидным терпением, и Фреймарк с трудом сглотнул, узнав камуфляжную форму армии США. Но армия была мертва. Все это знали! И как мог вертолет, управляемый человеком, выжить в воздушном пространстве, контролируемом шонгейри?! Это было невозможно. Этого не могло случиться.
Но затем он осознал, что стоит на собственных ногах, двигаясь вперед, тяжелая винтовка в его руке, дуло направлено в землю, и плотный темноволосый мужчина - тот, кто вышел первым - смотрит на него. Зеленые глаза блеснули со странной интенсивностью, когда в них отразились ходовые огни, и он протянул руку.
Фреймарк взял ее.
- Торино, - сказал мужчина. - Дэниэл Торино, майор, военно-воздушные силы США.
В этих словах был идеальный смысл. Они просто не могли иметь в виду то, что, по-видимому, они имели в виду.
- Льюис Фреймарк, - услышал он свой голос. - Что? Я имею в виду, как?..
Вопрос повис в напряженной тишине, и Торино криво улыбнулся. Он выглядел - они все выглядели - невероятно чистым, невероятно аккуратным и профессиональным.
- Это потребует некоторых объяснений, - сказал он. - Короткая версия: щенкам надрали задницы.
- Что?!
Фреймарк почувствовал, как его глаза выпучились от недоверия, а Торино покачал головой со странным сочувствием.
- Я сказал, что это потребует объяснений, и так оно и есть. Важная вещь прямо сейчас? У меня здесь пять "Чинуков", нагруженных примерно шестьюдесятью тоннами припасов, и полная медицинская бригада. Мне нужно где-нибудь выгрузиться и обустроиться.
Его рука крепче сжала руку Фреймарка, когда отчаяние, неверие и безысходность превратились во внезапную, обжигающую надежду в глазах отца.
- Как думаешь, мог бы ты помочь мне с этим?
ВИДАВА,
ПОЛЬША
Старший хорунжий Шиманьски с зарождающимся недовольством оторвался от своих бумаг, когда кто-то один раз постучал в дверь его кабинета, а затем открыл ее.
Было поздно, у них заканчивались шариковые ручки (среди слишком многих других вещей), ветер за пределами, к сожалению, ветхой "штаб-квартиры" был холодным, его пальцы были неуклюжими из-за холода, а старомодная керосиновая лампа на его столе была удивительно экономной в освещении.
Ничто из этого не было предназначено для того, чтобы привести его в то, что кто-то назвал бы счастливым настроением.
- Что? - прорычал он.
- Извините, пане хорунжий, - ответил старший сержант Якоб Макиновски. - Знаю, вы не хотите, чтобы вас кто-нибудь беспокоил, но думаю, вам лучше поговорить с этим парнем.
- И что бы это был за "парень"? - тон Шиманьски не стал намного приятнее.
- Говорит, что он украинец. - Макиновски пожал плечами. - Его польский чертовски хорош, если это так. Крупный парень, светлые волосы, голубые глаза. Но он также говорит, что он капитан украинской армии, только на нем не украинская форма.
- И это сюрприз, потому что?.. - саркастически спросил Шиманьски, покачивая головой из-за отсутствия великолепия в одежде у самого Макиновски.
Макиновски признал, что в словах старшего хорунжего был смысл, когда посмотрел вниз на свои крепкие, но поношенные гражданские ботинки и два слоя вязаного свитера под летней армейской гимнастеркой с самодельными погонами. Одна из двух пятиконечных звезд старшего сержанта была самодельной (и, несомненно, более кривобокой, чем другая), поскольку до вторжения погоны принадлежали плутонговому - капралу, а цепочка поставок была довольно основательно нарушена, когда девяносто процентов польских военных сгорели в огненных шарах первоначальной бомбардировки шонгейри.
На самом деле, больше девяноста процентов. Именно так гражданский стал штаб-сержантом и унаследовал погоны капрала по имени Кристиан Шиманьски, когда капрал, о котором идет речь, стал главным сержантом. Точнее, старшим хорунжим.
- Извините, - снова сказал Макиновски. - Я имел в виду, что он в форме, но она не украинская. И не русская тоже. Думаю, она американская.
Шиманьски отложил шариковую ручку и откинулся на спинку стула, приподняв обе брови.
- Позволь мне прояснить. Этот вешняк говорит, что он украинец, но он в мундире янки - американской форме? И он просто заявился посреди ночи? И ты думаешь, он достаточно важен, чтобы отрывать меня от работы, которую, как ты знаешь, я так люблю?
- Пане хорунжий, - откровенно сказал Макиновски, - я думаю, вам нужно поговорить с ним, и тогда у вас, вероятно, будут большие неприятности, когда вы разбудите полковника. И ему, вероятно, придется разбудить бригадного генерала.
- Ты серьезно, не так ли? - медленно произнес Шиманьски.
- Черт возьми, так оно и есть.
- Тогда, я думаю, лучше пригласить его.
Полковник Марек Пеплиньски, который еще пять или шесть месяцев назад был старшим хорунжим,
