Пока Надон взвешивал возможные варианты, он почувствовал странный прилив надежды. Возможно, его страдания в конце концов окупятся. Тогда его изгнание закончится и он вернется к жене, сыну и огромным лесам Итора. Но когда Надон думал об этом, он понял, что его одиночество и страдания на Татуине не были такими уж ужасными. Он сожалел, пожалуй, не о той боли, которую испытал, а о той работе, которую придется оставить. На Иторе говорят: «Иторианец – это его работа». Никогда раньше он не понимал, насколько это верно. Уничтожая результаты труда Надона на Татуине, Алима уничтожал часть его.
Надон стоял и оглядывал свои маленькие посадки, которые стояли под солнцем, и решил перенести их на другую сторону улицы, чтобы увеличить их шансы на спасение.
Приглушенные звуки выстрелов всколыхнули воздух и эхом начали отдаваться от зданий. Надон поднял глаза от своих трудов. Ниже по улице штурмовики, наблюдавшие за его домом, бежали по направлению к космопорту. Надон взглянул вверх как раз вовремя, чтобы увидеть, как старая посудина Хэна Соло – «Тысячелетний сокол» – взмывает в небеса. Значит, понял Надон, старый Бен Кеноби смог увезти дроидов с Татуина. Несколько секунд он понаблюдал за кораблем, чтобы убедиться, что в него не попали пушки планетарной артиллерии. Когда он убедился, что корабль улетел, он понял, что бежит за штурмовиками по направлению к докам.
У доков какой-то капитан стоял возле нескольких десятков штурмовиков и руководства порта и кричал в безумном гневе:
– Как такое могло случиться? Как вы могли упустить всех четверых? Кто-нибудь ответит за все это, и уж точно не я!
Надон видел, как в глубине толпы стоит лейтенант Алима и нервно таращится в землю. Никто не вызвался, чтобы взять на себя ответственность за побег Соло, а неистовый взгляд капитана предполагал, что ему нужен стрелочник. Зло Империи оборачивается против нее же. Человек – это его работа. Нельзя нарушать Заповедь жизни. Надон знал, что он должен делать. Он никогда не смог бы убить человека, но он мог остановить Алиму. Он мог разрушить его карьеру, сделать так, чтобы его еще понизили.
Надон позвал имперского капитана:
– Сэр, прошлой ночью я сообщил лейтенанту Алиме о том, что корабль Хэна Соло готовится принять на борт двух дроидов в качестве основного груза.
Я подозреваю, что именно из-за небрежности лейтенанта Соло убежал. Эту преступную халатность нельзя расценивать как простую глупость или небрежность.
Надон взглянул на Алиму, чтобы посмотреть попал ли его удар в цель. У него была отличная память – он не запутается во лжи, пока тщательно выбирает слова.
– Нет! – закричал Алима, умоляюще смотря на Надона с неприкрытым ужасом в глазах.
Удар попал в цель. Капитан уже мрачно смерил взглядом Алиму. Штурмовики расступились, расчищая пространство между двумя офицерами. Капитан вновь взглянул на Надона:
– Гражданин, вы готовы дать клятву в подтверждение верности своих слов?
– С радостью, – сказал Надон, прикидывая, как он будет лжесвидетельствовать на военном трибунале.
Они встретились в доме Надона. Разумеется, Алима записал встречу в журнале записей. Все знали, что иторианцы – легкая мишень для запугивания. Надон мог заявить, что Алима выпытал из него информацию. Предъявив синяки и кровоподтеки он мог доказать, что его пытали. Так что был хороший шанс, что Алиму понизят или даже посадят в тюрьму.
Капитан взглянул на Алиму и сказал:
– Ты знаешь, что бы Дарт Вейдер сделал, будь он здесь.
Надон и моргнуть не успел, как капитан достал бластер и выстрелил в лейтенанта Алиму три раза. Кровь и куски плоти разлетелись по двору. Надон в ужасе уставился на то, что осталось от Алимы, запоздало поняв, что капитан не собирается устраивать трибунала. Ему просто нужен был виноватый.
– Ваше свидетельство будет зафиксировано, – сказал капитан. Момау Надон стоял, не способный сдвинуться с места.
Он дрожал и чувствовал, что падает в обморок. Штурмовики начали расходиться, двигаясь по направлению к транспорту, на котором собирались убраться с Татуина. Заповедь жизни вертелась в мозгу Надона как молитва. «Каждое собранное растение должно заменить двумя посаженными». Надон знал, что его поступок нуждается в искуплении. Кровь человека была на его руках, а ее смыть не так-то просто. Но наверняка баффоррры поймут. Они наверняка простят его.
В конце концов, до того как прибыли имперские медики, Надон смог пошевелить ногами. Неуклюже он подошел к теплому трупу и достал две золотые иглы из пояса. Он воткнул иглы и извлек образцы ДНК. На Иторе были цистерны для клонирования, которые позволят создать дубликаты Алимы. Чтобы искупить свою вину, Надон вырастит и воспитает близнецов – сыновей Алимы. Возможно, однажды они вырастут мудрыми и добрыми и станут на Иторе жрецами и будут следовать Заповеди жизни.
Надон засунул иглы за пояс и отправился к себе домой. Прежде чем покинуть Татуин, еще столько всего нужно сделать – дать объяснения имперцам, выкопать растения и подготовить их к перевозке, высадить земляные тыквы в пустоши.
Дул сильный ветер и приносил из пустыни острый песок. Надон закрыл глаза и позволил себе на мгновение расслабиться и вспомнить, как он в последний раз обнял жену, когда его изгоняли с Итора, и как он в последний раз видел маленького сына.
– Я буду ждать тебя, когда бы ты не вернулся, – сказала она.
И впервые за очень долгое время Надон пошел свободно и чувствовал свет. Он направлялся домой.
Дэвид Бишофф
Стой, сердце, стой
Байка бармена
[6]
По дороге на работу Вухера, бармена из кантины в космопорту Мос Айсли, сутки через двое, ждал сюрприз. И что хуже всего, сюрприз был из разряда наихудших, самых дурных из вопиюще дурного сборища межгалактического отребья. И сюрприз ухватил бармена за лодыжку – не сильно, но достаточно, чтобы Вухер остановился. И потянулся к поясу, на котором носил короткую, удобную в уличной драке дубинку. Крайне практичную в закоулках Мос Айсли.
– Умоляю вас, господин. Я не причиню вам зла. Я покорнейше прошу об убежище!
Вухер моргнул. Не удовлетворившись, протер глаза засаленным рукавом. Вчера вечером он выпил слишком много собственного пойла и теперь страдал легким похмельем. И уж точно не пребывал в настроении беседовать с попрошайками.
– Отвали, – рыкнул он. – Ты вообще кто такой?
Вухер обладал сложным характером, составленным в основном из привычки держать мысли при себе, пессимистического отношения к жизни и периодических взрывов агрессивного любопытства. Именно из-за этого сочетания вуки Чалмун, его работодатель, закрывал глаза на некоторые химические эксперименты.
