— Веришь ты или нет, Майкл, я не терял их из виду, — терпеливо сказал Шеридан, — но я никогда не забывал о том, что когда-то Лондо был нашим другом.
Дай бог, чтобы он снова им стал. И я надеюсь, что это время… настало, — и он подвинул урну поближе к Дэвиду.
Дэвид поднял ее и перевернул.
— У нее дно запечатано, — заметил он.
— Да, мы знаем, — сказала Деленн. — Там находится вода из священной реки, которая текла перед дворцом.
— Вроде, все в порядке, — сказал Дэвид. Он снова перевернул вазу.
Почему-то он почувствовал… что ему приятно держать ее в руках. Хотя Дэвид видел ее впервые, ему показалось, что она всегда ему принадлежала. — Она симпатичная.
— Все в порядке? Симпатичная? Ну, из твоих уст это высшая похвала, — передразнила его Деленн. Он еще раз поднял вазу, а потом посмотрел в сторону оставшегося пирога.
— Мам, а можно я возьму еще кусочек?
— Господи, он ему понравился, — удивленно сказал Шеридан. — Конечно… — …нет, — решительно закончила за него Деленн.
— Мама!
Возмущенный вопль Дэвида был заглушен чуть менее возмущенным возгласом Шеридана:
— Деленн!
— Ты же знаешь, что я думаю об обжорстве, — сказала она. — Будь доволен тем, что у тебя есть, Дэвид. Остальное получишь завтра.
— Черта с два съем еще я пирога, — насмешливо запел Гарибальди.
— Не помню, чтобы кто-нибудь тебя спрашивал, — сказал ему Шеридан.
Дэвид обнаружил, что чем дольше он смотрит на урну, тем труднее становится отвести от нее взгляд.
— Папа… а можно я отправлю императору письмо? Поблагодарю его за подарок?
— Думаю, что это будет очень красивый жест, — сказал Шеридан. — Ты можешь освежить его воспоминания. У него никогда не было возможности встретиться с тобой.
— Кто знает? — сказала Деленн. — Если все изменится к лучшему, то у тебя может появиться шанс лично встретиться с императором.
— И разве это будет не замечательно, — добавил Гарибальди.
Генерал Райс встретился за завтраком с премьер-министром и обнаружил Дурлу в крайне мрачном настроении.
— Что-то не так, премьер-министр? — спросил Райс.
Дурла сидел, уставившись на рулет, который держал в руках. Затем премьер осторожно отложил пирожное и поднял взгляд на Райса.
— Генерал, — сказал он, помедлив, — моя жена, леди Мэриел, больше не может нас сопровождать. Я хочу, чтобы она как можно скорее вернулась на Приму Центавра.
— Ей нездоровится? — участливо спросил Райс.
— Можно сказать, что так.
— А, — коротко ответил Райс.
— Полагаю, что ей хочется вернуться домой. Путешествие вместе с нашим флотом оказалось для нее слишком утомительным.
— А, — снова произнес Райс.
— Более того, — продолжал Дурла, — думаю, ей пока лучше побыть одной.
Меня беспокоит то, что она может рассказать или сделать.
— Что… именно? — спросил Райс.
Дурла мрачно и серьезно посмотрел на него.
— Что-нибудь неприятное. Если бы эти слова были сказаны обычной женщиной, то это было бы расценено, как измена. Но слова жены премьер-министра? Они могут подорвать доверие народа. Я не хочу, чтобы это произошло, генерал. Я не хочу, чтобы она сорвала мои планы.
— Все понятно, премьер-министр, — заверил Райс. Но подтекст читался вполне ясно, и генерал задумался, правда, ненадолго, почему Дурла не хочет убрать эту женщину при помощи какого-нибудь «несчастного случая» по пути домой. Прямого предложения не было, но Райс чувствовал, что все идет именно к этому. Впрочем, он не знал, как надо реагировать на подобные вещи. Он — солдат, а не наемный убийца.
Двусмысленность вопроса только возросла, едва Дурла заговорил снова:
— Если верить слухам и тому, что она говорила… полагаю, что император заинтересовался ее состоянием.
— А мне казалось, что император презирает ее, — удивился Райс.
Дурла пожал плечами, явно озадаченный:
— Кто может сказать, что на уме у императора… и вообще, есть ли у него ум, — он добродушно усмехнулся своей маленькой шутке, но, когда генерал выдавил что-то похожее на болезненную улыбочку, оборвал себя и продолжил деловым тоном: — В общем, я должен быть уверен в том, что она побудет наедине с собой. Я не хочу, чтобы она общалась с другими. Я не хочу, чтобы она посылала кому-либо сообщения. Полагаю, ей нужно время для того, чтобы оценить текущее положение дел и придти к компромиссу.
— Как вам угодно, премьер-министр.
Дурла улыбнулся.
— Иногда мне кажется, генерал, что вы единственный, кто до конца понимает меня.
— Вы хотите, чтобы Прима Центавра снова обрела величие, — произнес Райс. — Вы представляете наше будущее в виде огромного монумента. Естественно, вы должны отсекать все то, что не соответствует вашему видению.
— Да-да. Именно так, — выдохнул с облегчением Дурла.
Затем он встал и подошел к огромному окну, из которого открывался вид на поле. Там, освещенные утренним солнцем, блестели корабли. Не так много, как во сне, нет. Но все же их было порядочно. К тому же, его сны всегда показывали будущее, а не прошлое или настоящее.
Издалека эти корабли выглядели такими мощными и сильными. Они словно подтверждали, что его ничто не остановит, будущее — в его руках.
В его руках.
Он посмотрел на Райса. Генерал Райс, который покроет себя славой, когда поведет свои войска в бой. Генерал Райс, который просто следует приказам, но не должен принимать окончательных решений.
Вполне вероятно, что, как только начнется сражение, Райс вспомнит об этом. Несмотря на то, что утверждали его сны, твердившие, что имя Дурлы будут помнить, он, тем не менее, чувствовал какую-то неуверенность.
Теперь ему все было ясно. Генерал Райс возглавит нападение, генерал Райс запустит корабли, генерал Райс проложит путь…
Нужно только напомнить ему, кто здесь главный.
— Генерал, — отрывисто произнес он, — у меня есть некоторые соображения.
Стартовые коды должен знать только один.
По лицу Райса пробежала тень неуверенности:
— Простите, господин премьер?
— Стартовые коды. Команды запуска, — деловито продолжил Дурла. — Когда все наши корабли будут готовы, последний закодированный сигнал подтвердит исходящий от меня приказ. Наш флот не должен отвечать ни на что другое, только на этот код.
Генерал Райс медленно поднялся на ноги, потягиваясь, подобно огромному коту. Он не сводил глаз с Дурлы.
— Премьер-министр, — медленно сказал он, — со всем моим уважением… эти коды должен также знать генерал флота.
— Вы имеете в виду себя.
