Ознакомительная версия.
Она поднялась и пошла к пандусу, уходящему ввысь.
– Доброй ночи всем.
Было почти 04:00 по времени Сети и Тау Кита, когда в мою дверь постучали. Это был Хент. Уже три часа с момента нашего возвращения в Дом Правительства я боролся с дремотой. И только-только смежил веки в уверенности, что Гладстон обо мне забыла, как раздался стук.
– В саду, – повелительно бросил Хент. – И, ради бога, заправьте рубашку.
Я брел по темным аллеям, мелкий гравий шуршал у меня под ногами. Фонарики и люм-шары горели вполнакала; свет звезд едва пробивался сквозь зарево от нескончаемых городов ТКЦ – одни орбитальные поселения летели по небу, как хоровод светляков.
Гладстон сидела на кованой скамье у моста.
– Господин Северн, – произнесла она тихо, – спасибо, что составили мне компанию. Простите за задержку: заседание кабинета только что закончилось.
Я остался стоять, не говоря ни слова.
– Расскажите, как вы съездили на Гиперион сегодня утром. – Она негромко рассмеялась в темноте. – Вернее, вчера утром. Какое у вас впечатление?
Я не знал, чего она ждет от меня. Мне казалось, эта женщина жадно, как губка, впитывает любую информацию, равно полезную и бесполезную.
– Я кое-кого встретил там, – обронил я.
– Кого же?
– Доктора Мелио Арундеса. Когда-то…
– А-а, друг дочери господина Вайнтрауба, – закончила за меня Гладстон. – Девочки, что растет наоборот. Есть новости?
– Ничего существенного, – ответил я. – Мне удалось немного поспать днем, но сны были какие-то обрывочные.
– А что вышло из встречи с доктором Арундесом?
Я потер подбородок, чувствуя, как внезапно похолодели пальцы.
– Его экспедиция уже несколько месяцев торчит в столице, – сказал я. – Возможно, они – наша единственная надежда выяснить, что происходит с Гробницами. И со Шрайком.
– Наши прогнозисты утверждают, что паломников следует оставить на произвол судьбы, пока они не выполнят свою миссию, – донесся до меня из темноты голос Гладстон. По-видимому, она отвернулась к ручью.
Я содрогнулся от безотчетного гнева.
– Отец Хойт уже «выполнил свою миссию». Если бы кораблю разрешили вылететь к паломникам, его можно было спасти! Что до Арундеса и его людей – они еще могут помочь младенцу, хотя осталось…
– Меньше трех суток, – педантично уточнила Гладстон. – Что еще? Какие у вас впечатления о планете, о флагманском корабле адмирала Наситы? Что вам показалось там интересным?
Мои руки сжались в кулаки и снова разжались.
– Вы не разрешите Арундесу вылететь к Гробницам?
– Еще не время.
– А что с эвакуацией населения Гипериона? По крайней мере граждан Гегемонии?
– В данный момент это невозможно.
Я хотел ответить, но сдержался. Услышав всплеск под мостом, я отвернулся к ручью.
– Так что, никаких впечатлений, господин Северн?
– Никаких.
– Что ж, желаю вам спокойной ночи и приятных сновидений. Завтрашний день обещает быть бурным, но я надеюсь обсудить с вами ваши сны, когда выпадет свободная минута.
– Спокойной ночи, – отозвался я и, повернувшись на каблуках, быстро зашагал назад, к моему крылу Дома Правительства.
В своей темной комнате я поставил сонату Моцарта и принял три таблетки трисекобарбитала. Хорошо бы нырнуть от этого химического нокаута в сон без сновидений, где призрак мертвого Джонни Китса и более чем призрачные паломники не сумеют меня отыскать. Правда, Мейна Гладстон будет разочарована, но это ее проблемы.
Я вспомнил о свифтовском Гулливере – как он исполнился отвращения к человечеству после возвращения из страны разумных лошадей-гуингмов. Сородичи опротивели ему до такой степени, что он спал в конюшне, дабы обонять запах лошадей и ощущать их присутствие.
Моей последней мыслью перед забытьем было: «К черту Гладстон, к черту войну и к черту Сеть».
И к черту сны.
Лишь перед самым рассветом Ламия Брон забылась тревожным сном. Ее видения были полны странных, запредельных образов и звуков: вполуха услышанные, вполразума понятые обрывки бесед с Мейной Гладстон, комната, плавающая посреди космоса, люди, идущие по коридорам, где стены бормотали, как плохо настроенный приемник мультилинии. И во всех этих горячечных видениях и бессвязных картинах трепетало до безумия живое ощущение, что Джонни – ее Джонни – близко, совсем рядом. Ламия закричала во сне, но крик утонул в нестройных отголосках остывающего в ночи Сфинкса и шелесте перегоняемых ветром дюн.
Внезапно Ламия проснулась, словно кто-то включил сознание. Сол Вайнтрауб, вчера сам напросившийся на пост караульного, дремал у низкого входа в комнату, приютившую паломников. Его крохотная дочка спала в гнездышке из одеял рядом с ним, во сне она перевернулась на животик, и в такт дыханию на ее губах дрожали пузырьки слюны.
Ламия огляделась. В тусклом свете маломощного люм-шара и немногих солнечных лучей, преодолевших четырехметровый коридор, был виден лишь еще один из ее спутников – темный, храпящий куль на каменном полу. Кажется, Мартин Силен. Сердце Ламии ушло в пятки – ей вдруг померещилось, что, пока она спала, все исчезли. Силен, Сол, ребенок… – нет, не хватает одного Консула. Группа паломников из семи взрослых и ребенка истаяла, как мартовский сугроб: Хет Мастин пропал, когда они пересекали Травяное море в ветровозе; Ленар Хойт был убит вчера ночью, вскоре после этого исчез Кассад… Консул… что случилось с Консулом?
Ламия Брон снова огляделась, удостоверилась, что в сумрачном помещении нет ничего и никого, кроме рюкзаков, груды одеял и трех спящих – поэта, ученого и ребенка, нашла в складках одеяла автоматический пистолет отца, достала из рюкзака нейропарализатор и проскользнула мимо Вайнтрауба и младенца в коридор.
Стояло утро, такое ясное, что Ламия невольно прикрыла глаза ладонью. Она сошла с каменных ступеней Сфинкса на утоптанную тропу, ведущую в глубь долины. Буря миновала. Небосвод Гипериона сиял хрустально-чистой первозданной лазурью с зелеными переливами, звезда Гипериона – яркая белая лампочка – только что взошла из-за скалистой стены на востоке. Тени утесов смешались с причудливыми тенями Гробниц Времени на дне долины. Нефритовая Гробница вся искрилась. Ламия увидела свежие сугробы и дюны, наметенные прошедшей бурей – белые сугробы и алые пески перемешались и сияли на солнце, образовав валы и горки вокруг камней. От вчерашнего лагеря не осталось и следа. Консул сидел на валуне, метрах в десяти ниже по склону. Он смотрел на долину, над его трубкой вился дымок. Ламия спустилась к нему.
– Полковник исчез, – произнес Консул, даже не взглянув на нее, когда она подошла ближе.
Ознакомительная версия.
