Ознакомительная версия.
– Полковник исчез, – произнес Консул, даже не взглянув на нее, когда она подошла ближе.
Ламия посмотрела в сторону Хрустального Монолита. Его сияющий фасад зиял дырами и выбоинами, а верхние метров двадцать – тридцать как ножом срезало. Обломки у подножия все еще дымились. Полукилометровое пространство между Сфинксом и Монолитом превратилось в выжженное, изрытое пепелище.
– Да уж, драться полковник умеет, – заметила Ламия.
Консул что-то промычал в знак согласия. От табачного дыма Ламии захотелось есть.
– Я обшарил долину на два километра вплоть до самого Дворца Шрайка, – сказал Консул. – Бой, видимо, разыгрался вблизи Монолита. У основания в нем по-прежнему нет ни одного отверстия, но повыше дыр хватает. Ясно видна ячеистая структура, которую всегда показывали радары.
– И никаких следов?
– Никаких.
– Кровь? Обугленные кости? Записка, что полковник отлучился сдать белье в прачечную?
– Ничего.
Ламия, вздохнув, уселась на другой валун, по соседству с Консулом. Солнце припекало. Прищурившись, она оглянулась на вход в долину.
– Обалдеть можно, – пробормотала она. – Что же теперь делать?
Консул вынул трубку изо рта, хмуро посмотрел на нее и покачал головой:
– Сегодня я попытался вызвать корабль, но его по-прежнему держат под арестом. – Он выбил из трубки пепел. – Пытался использовать частоты экстренной связи, но никак не удается соединиться. Либо корабль не ретранслирует сигнал дальше, либо запрещено отвечать нам.
– Вы бы улетели?
Консул пожал плечами. Вместо вчерашнего парадного мундира на нем был шерстяной джемпер грубой вязки, серые вельветовые брюки и высокие ботинки.
– Будь корабль под рукой, у нас – у вас – была бы возможность выбора. Я бы посоветовал всем хорошенько подумать, есть ли смысл оставаться теперь. Хет Мастин исчез, Хойта и Кассада больше нет с нами – я и сам толком не знаю, что делать.
Низкий голос произнес у них за спиной:
– Можно попытаться приготовить завтрак.
Оглянувшись, Ламия увидела, как по тропе к ним спускается Сол. На его груди качалась в люльке Рахиль. Лысина старика сверкала на солнце.
– Неплохая мысль, – встрепенулась Ламия. – Как там у нас с продуктами?
– Позавтракать хватит, – ответил Вайнтрауб. – В резерве еще несколько пайков из мешка полковника. Потом примемся за тысяченожек, акрид и друг за друга.
Консул, изобразив на губах что-то вроде улыбки, убрал трубку в карман джемпера.
– Предлагаю вернуться назад в Башню Хроноса, пока до этого не дошло. Замороженные продукты с «Бенареса» мы съели, но в Башне есть кладовая.
– Это было бы здо… – начала было Ламия, но ее прервал дикий крик. Похоже, из Сфинкса.
Она первой добежала до Гробницы и, прежде чем войти, выхватила пистолет. В коридоре было темно, в помещении, где они спали, еще темнее, и Ламия не сразу разглядела, что там пусто.
Снова раздался крик невидимого Силена:
– Эй! Сюда!
Оглянувшись, она увидела входящего в Гробницу Консула.
– Стойте там! – приказала Ламия и быстро двинулась по коридору, прижимаясь к стене и держа в вытянутой руке снятый с предохранителя пистолет. У входа в небольшую комнату, где лежало тело Хойта, она остановилась на секунду, затем вошла, выставив перед собой оружие.
Мартин Силен, сидевший на корточках перед трупом, поднял голову.
В руке он сжимал угол фибропластовой простыни, которой они накануне накрыли тело священника. Он посмотрел на Ламию, невидяще глянул на пистолет в ее руке и снова уставился на тело.
– Вы можете в такое поверить? – спросил он, скорее у самого себя, чем у Ламии.
Ламия опустила пистолет и подошла ближе. Из-за ее плеча высунулся Консул. В коридоре послышались торопливые шаги: Сол Вайнтрауб спешил к ним с плачущей Рахилью на руках.
– Боже мой, – произнесла Ламия и присела у тела Ленара Хойта.
Изможденное бесцветное лицо молодого священника преобразилось. Перед ними лежал человек лет семидесяти: высокий лоб, изящный аристократический нос, тонкие губы, застывшие в легкой благожелательной улыбке, высокие скулы, заостренные уши под седыми прядями, окаймлявшими лысину, большие глаза с бледными, точно пергаментными веками.
Консул наклонился над ним.
– Я видел голограммы. Это отец Поль Дюре.
– Смотрите, – прошептал Силен. Он стащил простыню с тела, помедлил, а затем повернул лежавшего на бок. Два маленьких крестоформа на груди мужчины пульсировали розовым цветом так же, как на теле Хойта, но спина была чистой.
Сол стоял у входа, стараясь успокоить раскричавшуюся Рахиль. Когда ребенок замолчал наконец, он сказал:
– Кажется, бикура для… регенерации требовалось трое суток.
Мартин Силен вздохнул.
– Бикура воскрешались крестоформами более двух стандартных веков. Возможно, по первому разу дело проходит быстрее.
– Он что… – начала Ламия.
– Живой? – Силен коснулся руки девушки. – Потрогайте.
Грудь мужчины едва заметно подымалась и опускалась. Кожа была теплой. Под ней отчетливо прощупывались горячие крестоформы. Ламия, содрогнувшись, отдернула руку.
Существо, которое шесть часов назад было трупом Ленара Хойта, открыло глаза.
– Отец Дюре? – Сол шагнул к нему.
Голова мужчины повернулась. Он заморгал, будто свет резал ему глаза, затем что-то невнятно произнес.
– Воды, – догадался Консул и торопливо достал из кармана джемпера пластмассовую фляжку. Мартин Силен поддерживал голову незнакомца, пока Консул поил его.
Сол опустился перед ним на одно колено и дотронулся до его руки. Казалось, даже темные глаза Рахили с любопытством наблюдают за происходящим.
– Если вы не можете говорить, моргните дважды вместо «да» и один раз вместо «нет». Вы Дюре? – спросил Сол.
Мужчина повернул голову в сторону ученого.
– Да, – произнес он негромким, хорошо поставленным низким голосом. – Я отец Поль Дюре.
Они позавтракали ломтиками мяса, поджаренными прямо на пластинах обогревателя, и болтушкой, состряпанной из пригоршни зерна и разведенного молочного концентрата. Огрызок последнего батона разделили на пять кусочков. Высыпали в котелок остатки кофе. Ламии показалось, что ничего вкуснее она в жизни не ела.
Они сидели в тени растопыренного крыла Сфинкса вокруг «стола» – широкого валуна с плоской макушкой. Солнце было уже на полпути к зениту. Небо оставалось безоблачным. Стояла полная тишина – только звуки человеческих голосов да звяканье вилки или ложки нарушали ее.
– Вы помните… прежнее? – спросил Сол.
Священник надел запасной костюм Консула: серый, с гербом Гегемонии под сердцем. Эта домашняя, точнее, корабельная одежда Консула отцу Дюре была явно маловата.
Ознакомительная версия.
