— Я отплачу им за это, вот увидишь! — имея в виду, разумеется, «весь Волиен».
«Предъявление обвинения» уже составило несколько томов, и как будто не было причины его вообще заканчивать; но Кролгул торопил. Повсюду циркулировали слухи! В основном о неизбежном вторжении Сириуса. Армия Мотца формально была мобилизована. Поскольку все их солдаты — они же фермеры и шахтеры, в основном рабочие, Мотц не может справиться с ситуацией. Протесты пошли на «сам Сириус». Где, конечно, сплошь одни перепалки. Дебаты. Несогласия. Перемена политики. Нет ответа от «самого Сириуса», так что Мотц свою армию законсервировал, но, как у них говорят, все могут собраться снова в один день (и это правда, ибо самодисциплина их солдат такова). Кролгул заявил Грайсу:
— Если ты не сделаешь этого сейчас, то не сделаешь уже никогда. Не станет Волиена, на кого подашь иск?
— Ой, Кролгул, — удивился Грайс, — а ты не преувеличиваешь?
— Тебе нужна или тебе не нужна Сирианская Мораль?
— На Волиенадне я ни разу не слышал, чтобы ты говорил о ней. Почему это?
— Ты тогда еще не созрел, чтобы услышать истину.
— Ты ведь не для меня вещал. А Колдер и его компания?
— Откуда ты знаешь, о чем я с ними обычно говорил? Ты же не всегда подслушивал и подглядывал в замочную скважину, Грайс!
До такого уровня вульгарности Кролгул опустился при споре с Грайсом, что губернатору стало неловко, но ему достаточно было взглянуть на Кролгула, чтобы избавиться от своих сомнений: такой честный солдат в форме! Такой героический профиль! Такой одинокий и самодостаточный мужчина! Все, чем хочет быть Грайс, кажется воплощенным в Кролгуле, когда смотришь на него. А если его сомнения в Кролгуле становятся слишком сильными, на этот случай рядом есть Стил, который или только что пришел после целого дня тяжелой физической работы, или вот-вот отправится на эту работу, и это при том, что весь его дневной рацион состоит из толченых рыбьих голов и какой-то болотной жижы.
Конечно, рядом еще есть я, но Грайс просто не может найти со мной общий язык. Иногда ему становится легче от того, что я, мотцанец, могу оказаться способен на обычное неуважение, даже дерзость; его радует, что мотцанец может критиковать Мотц. А порой он, похоже, подозревает неладное.
— А вы часом не шпион? — как-то рявкнул он.
— А как же, шпион, — ответил я. — Как умно и проницательно с вашей стороны, что вы меня опознали. Хотя свояк свояка видит издалека… Не так ли, губернатор Грайс?
Клорати Джохору, с Волиена
После того как я отправил вам свой последний рапорт, я успел сделать следующее: а) съездил к Ормарину на Волиендесту, он уже вышел из больницы, выздоровел и готовится к будущему, благоразумно и спокойно изучая историю нескольких наших планет; б) облетел вокруг всей Волиендесты и убедился, что большие пространства на ее территории приобрели красноватый оттенок; в) объехал весь Волиен из конца в конец.
Я получил сообщение от Инсента; он пишет, что чувствует себя достаточно хорошо и рискнет прервать уединение; хочет проверить себя. Он тоже путешествует по Волиену. Я его встретил дважды.
Первый раз — в небольшом городке, где были волнения, беспорядки: иммигранты, бежавшие из ВЭ 70 и ВЭ 71, сцепились с местными. Как вы уже наверняка слышали, эти две планеты отказались подчиняться властям Волиена, и, согласно логике примитивных умов, этих несчастных иммигрантов, бывших долгое время счастливыми и лояльными гражданами Волиена, толпа вдруг провозгласила сирианами и, следовательно, предателями.
Я приехал туда с нашими агентами 33, 34, 37 и 38, вызвал их с места работы, с Волиендесты, чтобы по возможности смягчить крайние экстремистские проявления бесчинствующей толпы. Конечно, мы хорошенько замаскировались. И Инсент меня не узнал, он сидел и наблюдал сверху, с насыпи, а внизу толпились бунтари. Само его присутствие уже можно было счесть подстрекательством. Инсент выглядел хмуро, на бледном лице — трагическое выражение, но главное — он был всего-навсего зевака, не участник, — достаточно было бы несчастного случая, чтобы он стал жертвой. Я поручил агенту 33 незаметно понаблюдать за ним. Потом отправил Инсенту сообщение, предлагая присоединиться к нам, заняться настоящим, ответственным делом. Но ответа не получил. В следующий раз я встретил Инсента вчера, уже в Ватуне. И снова в гуще событий: дома горели целыми улицами, и небольшая толпа волиенцев, в основном молодых, крушила все на своем пути с криками: «Долой…»; «В костер…» — а дальше шло перечисление имен местных владельцев магазинов, в основном иммигрантов с Волиенадны. Инсент выскочил из центра толпы, забрался на мостик через улицу, по обе стороны которой горели дома. Дым, мечутся языки пламени, толпа бурлит вне себя от ярости, — и тут наш герой кричит — вернее, вопит, чтобы его расслышали все:
— Вы должны понять… нет, слушайте меня… вы предаете все, что делает вас настоящими, ответственными личностями, нет, вы должны послушать… вы в данный момент подчиняетесь своему животному началу… знаете ли вы, что…
Под мостиком первые ряды мятежников на миг остановились и подняли головы, разинув рты от удивления, в замешательстве, — в основном из-за этой задержки был сбит их эмоциональный настрой. Дым и тени от языков пламени скрывали лица людей в толпе. На минуту наступила относительная тишина, в которой стал слышен рев пламени и донеслись крики из задних рядов:
— Долой… свергнем его…
И опять голос Инсента:
— У вас у каждого в голове есть два ума, точнее, один — животный инстинкт, и когда он берет верх, вы ведете себя как животные, как сейчас, вы стадо…
Толпа саркастически заржала.
— Мы не просили тебя проводить тут урок биологии, — проорал из гущи мятежников наш агент 37, переключая их гнев.
Когда все обернулись посмотреть, кто это тут вещает от их лица, да еще словами, совершенно им не свойственными, вперед выбежал наш агент 38, схватил Инсента, которому грозила опасность быть разорванным на куски толпой.
— Послушайте, — кричал Инсент, — послушайте меня… Вами всеми управляет ваш примитивный мозг, вы не понимаете? Вы регрессировали на миллион лет назад…
Но наш находчивый агент 38 уже оттянул незадачливого оратора от мостика и подтолкнул к тому месту, где стоял я. Мы схватили его за руки и уволокли прочь с глаз толпы, потащили по той улице, где мятежников еще не было.
— Но я же прав, — все повторял Инсент, пока мы бежали.
Мы оставили его в небольшом пустом баре, велев никуда не выходить, пока мы не придем, и тут же вышли на улицу — надеясь, что еще что-то можно будет сделать. Дела обстояли очень плохо. Продолжались беспорядки, грабежи, драки, и когда я вернулся в бар, его уже закрыли, и Инсента не было ни следа.
