Пока думал обо всём этом, меня соединили.
— Hello! — сказал я по-английски с нарочито южным тягучим выговором. — Это редакция «Сан-Франциско кроникл»?
— Она самая, парень, — ответил чей-то хрипловатый голос на другом краю Земли.
— Это из России вас беспокоят. Меня зовут Сергей Ермолов, и я…
— Один момент! — сказал голос. — Такер! — услышал я. — Такер, твою мать, быстро тащи сюда свою задницу! Твой Ермолофф звонит!!
Через несколько секунд я услышал в трубке взволнованный голос Такера.
— Серёжа?
— Я. Привет, Такер!
— Привет, парень! Ты не представляешь, как я рад, что ты позвонил!
— Отчего же, представляю. Я тоже рад тебя слышать.
— Я пытался тебя найти…
— Мне сообщили. Потому и звоню. Мы тут подумали и решили, что уже можно дать немного больше информации американскому читателю.
— Мы — это кто, прости?
— Мы — это я вместе с руководством Советского Союза, — сказал я.
— Ты общаешься с руководством Советского Союза?
— Такер, ты, вообще, забыл, что ли, как и при каких обстоятельствах мы встретились, и кто меня от вас вытащил? Конечно, общаюсь. Как иначе мы в Советском Союзе запустили бы производство гравигенераторов и сверхпроводящих катушек?
— Да, конечно, просто я не думал… Погоди минуту, я диктофон к телефону подключу, окей?
— А в блокноте скорописью слабо записывать? — подколол я.
— В блокноте — само собой, — серьёзно ответил Такер. — Диктофон — для подстраховки.
— Окей, — согласился я. — Подключай. Я сегодня сама доброта.
Пока он возился, я думал о Сан-Франциско. Вспоминал этот город на холмах, его парки, площади скверы; улицы, отчаянно ныряющие вниз и не менее отчаянно карабкающиеся вверх; залив с одной стороны и сверкающий под солнцем океан — с другой; мост Золотые Ворота и мост Окленд Бэй Бридж; вкуснейший суп клэм-чаудер в хлебной тарелке на набережной; Окленд и любимый салун Джека Лондона «Первый и последний шанс».
Чёрт возьми, подумал я. Да ты соскучился, парень! И если бы только по Сан-Франциско. В конце концов, не так уж и долго ты пробыл в этом городе, чтобы успеть по-настоящему его полюбить. А вот по Circus Smirkus соскучился действительно. Как там старина Мэт, мама Рэйчел, Том, Дэвид, Венди и остальные? По-прежнему колесят по стране? Интересно, кем меня заменили и заменили ли вообще? Да, неплохо было бы повидаться. А что? Если выгорит с Пуэрто-Рико, а оно, надеюсь, выгорит, никуда не денется, можно запланировать чуть больше времени и смотаться на материк, в Штаты. Не могу сказать, что в ЦРУ у меня друзья, но, в конце концов, они подарили мне замечательный фотоаппарат. Думаю, не откажутся в качестве жеста доброй воли помочь найти Circus Smirkus… Вот! Вот, на чём нужно делать упор в интервью — на жестах доброй воли и разрядке напряжённости. Хватит воевать и копить оружие друг против друга. Давайте сотрудничать. Впереди у человечества много дел, грандиозных целей и задач. Нас ждут звёзды, чёрт возьми! Самое интересное, что так всё и есть на самом деле. Ни словом не совру.
Интервью получилось долгим. Я сказал всё, что хотел и даже больше. В частности, пришлось упомянуть о Кристине. Нет, ну а как? Поражать американского обывателя-читателя — так поражать. В самое сердце. Без интимных подробностей, разумеется, но о случае на фехтовальной дорожке рассказал и тут же ввернул предложение:
— Такер, не забудь написать, что Советский Союз и я лично готовы обсудить предложения заинтересованных американских компаний о новых сплавах для спортивных фехтовальных клинков. Насколько я знаю, эта проблема не только у нас, везде они ломаются. А то наши металлурги что-то тормозят. Короче, кто первый встанет, того и тапки.
— Это как? — не понял Такер.
Я объяснил.
Такер и ещё несколько голосов в трубке расхохотались. Ага, значит, половина редакции у телефона. Это хорошо — народу, в том числе и американскому, нужны здоровые сенсации. Особенно репортёрам.
Труднее всего было отвечать на вопросы о том, откуда у обычного советского мальчишки возникли все эти фантастические знания и умения. Здесь пришлось делать упор на старый проверенный рассказ о столкновении с грузовиком в городе Кушка (американским грузовиком, между прочим!); последовавшей вслед за этим клинической смерти и чудесном исцелении, после которого все эти открытия и способности и возникли.
— Сами собой? — не поверил Такер.
— Получается, да.
— Скажи… — он чуть помедлил. — А у тебя, когда ты был в коме, никаких необычных видений не было?
Вот же, зараза, подумал я. В корень зрит! Настырные ребята эти американские репортёры, не отнять. Ладно, напустим чуток туману. Заодно и заинтригуем по самое «не могу».
— Были, — признался я.
— Какие? Можешь описать?
— Пока нет. Были смутные видения, скажем так. Однако, благодаря им, у меня возникла некая гипотеза, которую я надеюсь очень скоро проверить. Не без вашей помощи, к слову.
— То есть?
Я рассказал о возможном посещении Пуэрто-Рико и астрономической обсерватории Аресибо.
— Нужно уточнить кое-какие данные, — пояснил, — которые мы уже получили самостоятельно. В Аресибо отличный радиотелескоп, с его помощью, надеюсь это можно будет сделать. Разумеется, если нам пойдут навстречу. Если всё получится, человечество ждёт сенсация, превосходящая изобретение антиграва и сверхпроводимости при комнатной температуре.
— Конец света, — сказал Такер, и я подумал, что книгу «Вся королевская рать» читали не только Хомчик с Горским. — Намекнуть хотя бы можешь, о чём речь?
— Намекнуть могу, — сказал я. — Братья по разуму. Есть подозрение, что они всё-таки существуют.
— Конец света, — повторил Такер. — Я могу об этом написать?
— О чем конкретно?
— О том, что советский парень, пятнадцатилетний гений-вундеркинд Сергей Ермолов, благодаря которому человечество получило гравигенератор и сверхпроводимость при комнатной температуре, считает, что инопланетяне существуют и собирается это скоро доказать?
— Конечно, — сказал я. — Чего бы я иначе тебе звонил? Давай-ка встряхнём этот мир, Такер. Встряхнём, как следует! Что-то он застоялся.
Наконец, положил трубку, перевёл дух, потёр левое ухо и тут заметил маму с папой и Ленкой.
Родители и сестра вышли из кухни и теперь смотрели на меня. Мама в домашнем халате; папа в спортивных штанах и майке; Ленка в цветастом платьице и с любимым плюшевым зайцем в руках.
Я улыбнулся.
Мама слабо и как-то грустно ответила на мою улыбку, а Ленка и папа остались серьёзными.
— Эй, — спросил я. — Всё нормально?
— Это ты нам скажи, — сказал папа.
— Я в Сан-Франциско звонил, по делу, поэтому по-английски говорил. Что-то не так?
— Пошли на кухню, — мотнул головой папа и скрылся в дверях.
За ним последовала мама и, чуть помедлив, Ленка, по-прежнему прижимая к себе зайца.
Да что случилось-то… Я быстро прокрутил в голове события последних дней. Вроде, ничего плохого. Работал как обычно; готовился к поступлению в Бауманку (хотя, что там готовиться, давно готов); с Кристиной встречался, звонил вовремя, если задерживался или вовсе не приходил ночевать. Хм, может, пора Кристину домой привести, познакомить с родителями и сестрой? Правда, она, вроде, не особо стремится, но… Ладно, сейчас выясним. Но родители явно в тревоге.
Я прошёл на нашу кухню, сел за стол.
Поужинали мы в восемь часов, тогда же и чаю попили, теперь стол был пуст и чист.
— Ну давайте, — сказал я. — Выкладывайте, что произошло. Я же вижу, что вы как не родные.
— А мы не знаем, родные мы тебе или нет, — жёстко сказал отец и закурил, резким движением пододвинув к себе пепельницу.
— Петя! — воскликнула мама.
— Что — Петя, что — Петя! — отец явно едва сдерживался. Это было очень странно, самообладанием отца я законно гордился.
— Папа, — сказал я. — Может, хватит? В чем дело, говори уже.
— В чём дело? Хорошо, сейчас я покажу тебе, в чём дело.
Он оставил сигарету в пепельнице, встал, вышел из кухни и через полминуты вернулся с нашим магнитофоном «Яуза-5». Водрузил его на стол, включил. Катушки закрутились.
